Александр Радищев: Куклин Алексей: Радищев и Елабуга

Любому, кто заинтересуется нашим городом и его историей, непременно перечислят ряд имён тех знаменитостей, кто побывал в Елабуге. Подразумевается, и не без оснований, что имена эти каким-то образом придают значимости городу.

Радищев, автор широко известного и никем не читаемого «Путешествия из Петербурга в Москву», — один из подобных исторических сувениров местного производства.

Попробуем разобраться, что на самом деле стоит за мифологемой «Радищев в Елабуге». Честно говоря, для этого вовсе не обязательно становиться профессиональным историком, достаточно быть просто внимательным читателем.

Но для начала просто обозначим суть интриги, самое существо дела.

Заключается же оно в том, что, несмотря на ставшее общим местом утверждение: «В 1797 году Елабугу посетил А. Н. Радищев», — Радищев в Елабуге никогда не был.

Мы имеем дело с легендой, при этом с одной из самых необычных елабужских легенд. Мало того, что она не столь давнего происхождения, — возраст её немногим более тридцати лет, — легенда эта не просто существует, она развивается, обогащаясь на наших глазах всё новыми деталями и подробностями, порой достаточно неожиданными и прихотливыми.

Александр Николаевич Радищев (1749-1802) для XVIII века личность столь же знаковая, как и Пётр I, Екатерина II, Пугачёв. При этом образ его в русской истории и литературе окутан плотным туманом политизированных мифов — и даже в большей степени, чем образы Петра или того же Пугачёва. В реальной же его биографии до сих пор много неясных моментов.

Сразу после его загадочной смерти, о которой невозможно точно сказать, было ли это самоубийство, несчастное стечение обстоятельств или же то и другое одновременно, имя А. Н. Радищева становится инструментом борьбы и пропаганды. К середине XIX века биография его стараниями А. И. Герцена и Н. П. Огарёва окончательно превращается в житие, а реального человека заменяет икона: «Наши святые, наши пророки, наши первые сеятели, первые борцы…»¹⁾

Другое направление в восприятии А. Н. Радищева и другая оценка его исторической роли, менее громкие и популярные, были изложены в статье А. С. Пушкина «Александр Радищев», написанной в 1836 году:

«Мелкий чиновник, человек безо всякой власти, безо всякой опоры, дерзает вооружиться противу общего порядка, противу самодержавия, противу Екатерины! …У него нет ни товарищей, ни соумышленников. В случае неуспеха — а какого успеха может он ожидать? — он один отвечает за все, он один представляется жертвой закону. Мы никогда не почитали Радищева великим человеком. Поступок его всегда казался нам преступлением, ничем не извиняемым, а «Путешествие в Москву» весьма посредственною книгою; но со всем тем не можем в нем не признать преступника с духом необыкновенным; политического фанатика, заблуждающегося конечно, но действующего с удивительным самоотвержением и с какой-то рыцарскою совестливостию».²⁾

И там же: «Путешествие в Москву», причина его несчастия и славы, есть, как уже мы сказали, очень посредственное произведение, не говоря даже о варварском слоге. Сетования на несчастное состояние народа, на насилие вельмож и проч. преувеличены и пошлы. Порывы чувствительности, жеманной и надутой, иногда чрезвычайно смешны. Мы бы могли подтвердить суждение наше множеством выписок. Но читателю стоит открыть его книгу наудачу, чтоб удостовериться в истине нами сказанного».³⁾

Кем же на самом деле был А. Н. Радищев, кроме того, что он был автором странной, противоречивой и «приговорённой» книги, испортившей ему жизнь? Кем был человек, о котором вам при случае сообщат, что, кроме всего прочего, он побывал ещё и в Елабуге, взошёл на гору над Камой и осмотрел там Чёртово городище?

Сегодня, как и в XIX веке, существуют те же две основные традиции в восприятии личности и понимании литературного наследия А. Н. Радищева, — герценовская и пушкинская. Каждый волен выбирать ту, которая ему ближе.

Есть в этой загадочной и противоречивой биографии одна подробность, представляющая особенный интерес для нас, раз уж мы говорим о Радищеве в связи с историей нашего города. Дело в том, что своими корнями он происходил из татарских князей.

Сын его, Павел Александрович, в воспоминаниях об отце, опубликованных в 1858 году, пишет: «Родоначальники Радищевых были два татарские князька, Кунай и Нагай, родные братья. После покорения Казани царем Иоанном Васильевичем, Кунай и Нагай заперлись с своею дружиной в Арском городке, в 30 верстах от Казани, с тем, чтобы защищаться до последней капли крови. Царь послал им сказать, что так как Казань взята и царство их пало, то сопротивление их будет безполезно, а если они захотят окреститься, он их примет в свое подданство и даст им земли. Мурзы согласились. Кунай при крещении назван был Константином, а Нагай — Василием. Царь пожаловал им по сорока пяти тысяч четвертей земли в нынешних Борисоглебском, Малоярославецком и других уездах. Александр Николаевич Радищев произошел от Куная».⁴⁾ Более поздние исследования документально подтвердили семейное предание о том, что род Радищевых «ведется от татарского мурзы Куная, добровольно перешедшего на сторону Ивана Грозного во время борьбы Русского государства с Казанским ханством».⁵⁾

«стариной глубокой», до сих пор не попала ни в один из вариантов елабужской легенды.

А звучало бы замечательно: «В 1797 году Елабугу посетил А. Н. Радищев, потомок татарских князей».

Екатерина II, лично прочитавшая «Путешествие из Петербурга в Москву», оценила книгу А. Н. Радищева как «наполненную вредными умствованиями, разрушающими покой общественный, умаляющими должное к власти уважение…»⁶⁾ Автора приговорили к смертной казни четвертованием, но затем «по милосердию» императрицы казнь заменили ссылкой на десять лет в «страну ужасну, хладну» — в Илимский острог. Возвращённый из ссылки императором Павлом I, который последовательно поступал наперекор деяниям покойной Екатерины II, а затем приласканный и даже привлечённый к государственной работе Александром I, А. Н. Радищев так и остался в нашей истории и литературе опальным автором.

В наступившем XIX веке, в самом начале которого он скончался, произведения его по-прежнему не печатали. Но и позднее, как ни странно, за ним сохранился этот статус автора мало знакомого или даже вовсе неизвестного читателям. Да что говорить о простых смертных, когда в том же XIX веке, по верному замечанию Н. Я. Эйдельмана, «никогда не прочли радищевского «Путешествия» Белинский, Грановский; не знали до конца 1850-х годов И. С. Тургенев, К. Д. Кавелин, Е. Ф. Корш».⁷⁾

Даже в ХХ веке при большевиках, несмотря на то что Александр Николаевич попал в советские святцы в ранге «пророка и предтечи революции», как окрестил его А. В. Луначарский,⁸⁾ произведения его издавали «с купюрами и мизерными по советским меркам тиражами». Вплоть до того, что: «Только в 1970-х годах «Путешествие» начали выпускать по-настоящему массово».⁹⁾

Какая-то странная судьба и фатальная загадка — в любом веке и при любой власти быть «не ко двору», напоминающая судьбу «сумасшедшего» П. Я. Чаадаева.

Среди обширного корпуса произведений А. Н. Радищева, опубликованных уже в ХХ веке, были дневники его путешествия в ссылку и возвращения из ссылки. Первую часть этого текста, позднее получившего издательское название «Записки путешествия в Сибирь», составили дорожные заметки, сделанные с 11 ноября 1790 года по 20 декабря 1791.¹⁰⁾ Более года добирался опальный интеллектуал до нового места жительства. Географически дневник этот начинается в Казани и заканчивается описанием Верхоленска.

Вторая часть дорожных заметок А. Н. Радищева по аналогии была названа «Записками путешествия из Сибири». По объёму она значительно больше первой части, но характер записей не изменился, — в основном это перечисление городов и селений, через которые проезжал или мимо которых проплывал А. Н. Радищев, наблюдения жизни и быта, иногда личные впечатления или пересказ интересных подробностей с чужих слов. Словом, самые что ни на есть черновые и беглые пометки, заносимые в тетрадь во время долгого пути, — не для печати, а «для себя» и «на память».

Правда порой, во время чтения этих заметок, складывается впечатление, что автор делал их с определённым прицелом на будущее, намереваясь позже что-то написать на их основе, — слишком уж часто эти наброски перемежаются разного рода авторскими Nota Bene, появляющимися другой раз не в самый день впечатления, а время спустя — по вернувшемуся воспоминанию. Иногда кажется, что в голове этого ссыльного романтика и наивного правдолюбца из «мелких чиновников» зреет замысел продолжения «Путешествия из Петербурга в Москву», что он — и особенно это заметно в «Записках путешествия из Сибири» — словно бы собирает материал для нового «Путешествия в Москву», только на этот раз уже не из Петербурга, а из Илимского острога.

Но именно благодаря тому, что никакого определённого замысла в основе дорожных записей А. Н. Радищева не лежало и позже они не подвергались литературной обработке, дневники эти представляют собой ценное документальное свидетельство конца XVIII века, в том числе свидетельство стороннего и внимательного наблюдателя о Прикамье и Поволжье той эпохи.

Хронологически «Записки путешествия из Сибири» охватывают период от 20 февраля до 11 июля 1797 года. Возвращение А. Н. Радищева из ссылки заняло меньше времени, чем его первое путешествие в Илимск. Если в первый раз он добирался из Казани до места назначения более года, то обратный путь из Сибири до Москвы занял менее полугода. Отчасти это связано с тем, что во время второго путешествия едва ли не треть его пути прошла сплавом по Каме и Волге. Что оказалось значительно быстрее, чем добираться из Перми (где началось его плавание) в Москву сухим путём, да ещё по весенней распутице. Географически эти записки начинаются в Илимске и заканчиваются в Москве.

Именно в этих дорожных заметках, сделанных во время второго путешествия, А. Н. Радищев упоминает о Елабуге и елабужском Чёртовом городище.

15 мая 1797 года он записывает в дневнике: «Пробыв в Перми с немалым удовольствием в дому И. Д. и получив письмы, согласился плыть по Каме до Лаишева».¹¹⁾

«И. Д.», в доме которого в Перми несколько дней с удовольствием гостил А. Н. Радищев, был расшифрован в воспоминаниях Павла Радищева, — это Иван Данилович Прянишников, давний знакомый старшего Радищева ещё по совместной службе в Сенате в 1772-1773 годах. Младший Радищев, возвращавшийся из сибирской ссылки вместе с отцом, пишет: «В Перми Радищев провел несколько времени в доме Ивана Даниловича Прянишникова, председателя гражданской палаты, бывшаго потом его товарищем в комиссии составления законов. Дом у него был прекрасный, и он жил богато. Прянишников уверял, что ему не нужно было брать взяток, чтобы разбогатеть, оттого что спорныя имения обыкновенно так значительны и таких огромных цен, что выигравшая по праву сторона всегда за удовольствие считала приносить ему добровольно весьма значительные подарки».¹²⁾

И. Д. Прянишников уговорил А. Н. Радищева продолжить путешествие не по суше, а «плыть по Каме до Лаишева» и устроил на один из судовых караванов, идущих в низовья Камы. И Радищев «согласился».

«странствовал в Казани». Насколько долгим и трудным мог оказаться обычный путь по суше в эту пору года, можно представить по записи от 25 мая, в которой А. Н. Радищев рассказывает, как он добирался из Лаишева в Казань на почтовых: «перевоз через Миошу, речка в 10 сажен ширины, но разлилась на полверсты, плывут сквозь кусты».¹³⁾

Есть в этом повороте обстоятельств, в решении сменить уже знакомый путь по суше на достаточно рискованное плавание по реке ещё одна причина, о которой сам А. Н. Радищев в «Записках» не упоминает, но которая объясняет и заботу о нём И. Д. Прянишникова, и мотивы его согласия. Дело в том, что А. Н. Радищев был не один — с ним возвращались из далёкой Сибири в Россию пятеро малолетних детей, младшему из которых не исполнилось ещё и года.

Первой женой А. Н. Радищева была Анна Васильевна Рубановская. История их любви и семейной жизни напоминает романтические повести начала XIX века.

Младший сын от этого брака Павел Александрович Радищев, вскоре после рождения которого Анна Васильевна умерла, рассказал историю недолгой совместной жизни своих родителей в воспоминаниях об отце:

«Радищев влюбился в Анну Васильевну, и она отвечала его страсти, но мать ея долго противилась их союзу, надеясь породниться с придворною знатью. Однако видя, что их любовь не ослабевает, но еще усиливается от препятствий, родители, после нескольких лет ожидания, согласились их соединить. Все отправились в Москву для свадьбы, которая должна была происходить в доме родителей Радищева. Это было в 1775 году…

В ту минуту, как жених с невестою поехали к венчанию, лошади понесли, что сочтено было за дурное предзнаменование. Действительно, счастливые супруги прожили вместе только восемь лет. Анна Васильевна, даровав своему мужу трех сыновей и дочь, скончалась в августе 1783 года, вскоре после рождения третьяго сына, того именно, от котораго получены сообщаемыя подробности. Радищев был в отчаянии. Его свояченицы, вышедши из Смольного Монастыря, взялись воспитывать его детей».¹⁴⁾

Один из достаточно стойких революционных мифов утверждает, что А. Н. Радищев был отправлен в ссылку в кандалах. Так и представляешь себе босого каторжника в драной одежде, медленно бредущего в натирающих кровавые мозоли кандалах, которого подгоняют пинками и прикладами ружей солдаты. Ну а как ещё можно объяснить то, что в Илимский острог он добирался более года?

Однако на самом деле всё происходило иначе. Елизавету Васильевну Рубановскую, сестру покойной жены А. Н. Радищева, которая взяла на себя заботы о его малолетних детях, о вынесенном приговоре известили, например, весьма сочувственно: «…является полицейский офицер, тот самый, который взял Радищева под арест, и объявляет его семейству, что Радищев был осужден на смерть и окончательно приговорен к ссылке в Сибирь на десять лет… Ссылка на десять лет, в то время, значила — на всю жизнь. Елизавета Васильевна зарыдала. Полицейский офицер также плакавший, старался ее утешить, уверяя, что Сибирь хорошая земля».¹⁵⁾

Сама же дорога в Илимский острог, расположенный «в 500 верстах к северу от Иркутска, при реке Илим, впадающей в Ангару»,¹⁶⁾ это первое путешествие уже не из Петербурга в Москву, а по бесконечным просторам империи, весьма, кстати, скупо изложенное А. Н. Радищевым в дорожных записках, на деле проходило с достаточным комфортом. Позаботился обо всём давний и высокопоставленный покровитель писателя граф А. Р. Воронцов,¹⁷⁾ разославший письма губернаторам провинций с просьбой обращаться с ссыльным снисходительно. «Граф объявил семейству Радищева, что он берет на себя все его содержание, как в дороге, так и на месте его заточения, и разослал деньги во все города, где ему должно было останавливаться».¹⁸⁾ Естественно, что ни о каких кандалах речи не было. Они принадлежат к области позднейшей революционной пропаганды.

После кратковременных остановок в Москве и Казани, А. Н. Радищев на целых семь месяцев задержался в Тобольске, где достаточно приятно проводил время. «В Тобольске Радищев, как и все сосланные, пользовался совершенною свободой. Он бывал на всех обедах, праздниках, спектаклях... Радищева в особенности хорошо принимали у губернатора Александра Васильевича Алябьева, человека нрава кроткаго и всеми любимаго (который даже получил выговор за то, что позволил Радищеву такое долгое пребывание в Тобольске), у вице-губернатора Ивана Осиповича Селифонтова, бывшаго, в последствии, генерал-губернатором всей Сибири, у генеральши Черкашиной, у Резвановых».¹⁹⁾

Здесь, в Тобольске, начинается история второй, ещё более романтической любви А. Н. Радищева. «Туда свояченица его Елизавета Васильевна Рубановская привезла его двух меньших детей, дочь девяти и сына Павла восьми лет».²⁰⁾ Все вместе они добирались сначала до Иркутска, а потом до Илимска. «Радищев, — сообщает его сын, — женился в Сибири на Елизавете Васильевне. В апреле 1792 года родилась у него дочь; в январе 1795 года другая дочь, а 3 сентября 1796 года — сын».²¹⁾

А уже 20 февраля 1797 года, через четыре месяца после восшествия на престол императора Павла I и после пяти лет жизни в ссылке, Радищевы покинули Илимск, даже не получив ещё на руки официального указа об освобождении.

«Морозы были ужасные, выше 30 градусов. Елизавета Васильевна простудилась дорогой и занемогла. Остановились в Таре, за 575 верст от Тобольска; там ее соборовали маслом; болезнь усиливалась. Радищев поспешил ехать в Тобольск до вскрытия рек, тем более, что в этом городе можно больше найти медицинских пособий. Но все усилия науки были тщетны. Елизавета Васильевна умерла вскоре после приезда в Тобольск, и Радищев в другой раз овдовел. Он оплакивал ее, но не столько, как первую свою жену. Она была не хороша лицом и ряба, но умная женщина. Он был много обязан ей во время своей ссылки. Она его поддерживала и не давала ему упадать духом; привезла к нему детей, прилежно занималась хозяйством, и делала его жизнь по возможности приятною. За то он всегда говорил о ней, что это была женщина с геройским духом».²²⁾

Сам А. Н. Радищев 7 апреля в Тобольске записывает в дневнике всего одно слово: «Смерть».

Поразительно: в Тобольске близкие отношения Александра Николаевича и Елизаветы Васильевны стали явными, здесь началась их любовь и здесь же она оборвалась со смертью этой удивительной женщины. Словно не было для этой любви места за пределами Тобольска, за границами Сибири.

«Александр Николаевич полагал, — говорит его сын, — что самый счастливый в мире тот, кто имеет хорошую жену».²³⁾ Утверждение это можно с полным правом отнести как к первому, так и ко второму браку А. Н. Радищева. Может быть даже ко второму — в особенности.

Переживший смерть второй жены, А. Н. Радищев с двумя старшими детьми, Екатериной и Павлом от первого брака, и тремя младшими, Анной, Фёклой и Афонасием от второго брака, после короткого отдыха у Ивана Даниловича Прянишникова продолжили свой путь домой, в Россию, ступив на борт камского судна 15 мая 1797 года.

На чём плыл Радищев после того, как «согласился плыть по Каме»? Если мы в какой-то мере можем представить себе по книгам или историческим фильмам способы передвижения того времени по суше — пешком, на лошадях, на телегах, в санях или в более комфортных конных экипажах, то о речном судоходстве того времени мы не знаем ничего. Самое большее, что современный человек может сказать о судах того времени, не боясь попасть впросак, так это то, что в XVIII веке по нашим рекам точно не ходили пассажирские теплоходы.

При этом русское речное судостроение и судоходство XVI-XIX веков — явление не только в русской, но и во всей мировой истории совершенно уникальное и прямо-таки фантастическое. На берег реки приходил мужик с топором, простой крестьянин, не имевший точных измерительных инструментов, тем более не имевший инженерного образования, и этот мужик, отнюдь не мореход, нигде не обучавшийся судостроительному делу, с помощью одного только топора создавал совершенно фантастические суда оригинальной, нигде и ни у кого не заимствованной конструкции. И по нашим рекам, по Каме и Волге, Вятке и Суре, по Чусовой и Белой, Днепру и Дону ходили барки, беляны, брусяны, белозёрки, будары, водовики, витимы, гусянки, дощаники, дубки, залазни, кладные, комыги, коломенки, межеумки, мокшаны, лыжвы, расшивы, суряки, унжаны, шитики…

Путешествовавший по России в 1778-1779 годах англичанин Уильям Кокс, представитель одной из самых крупных морских держав мира, отмечает с долей удивления: «Должно по справедливости сказать, что может быть во всем свете нет государства, в котором внутреннее судоходство было бы так распространено, как в России».²⁴⁾

В «Записках путешествия из Сибири» автор неоднократно упоминает и называет различные суда того времени: барки, расшивы, коломенки. Но при этом ни разу не говорит, на каком судне плыл сам. Два небольших фрагмента его дневника позволяют предположить, что плавание это проходило на коломенке.

23 мая он сообщает: «Отвалили по всходе солнца. Но, проехав немного мимо большого села Амары, стали на якоре близ высокого плитного берега, к которому пристали более 20 коломенок».²⁵⁾ Как правило, когда А. Н. Радищев в «Записках» упоминает о других караванах, которые проходили мимо или останавливались рядом, по тексту видно, что речь идёт о чужом караване. Здесь же просто: мы встали на якорь, а к берегу пристали более 20 коломенок. Учитывая, что 21 мая на караван, с которым плыл А. Н. Радищев, было куплено до 20 лодок, а тут появляются «более 20 коломенок», можно предположить, что речь идёт именно о караване А. Н. Радищева.

А в записи от 12 июня читаем: «Шли под парусами при изрядном ветре. Опережены коломенкою, у которой парус ярусом рогож больше и топсейль полотняный».²⁶⁾ Очевидно, что фраза «Шли под парусами при изрядном ветре» относится к тому судну, на котором плыл А. Н. Радищев, то есть, это «мы шли под парусами при изрядном ветре». И сразу следом за этим он сравнивает оснастку своего судна с оснасткой коломенки, которая обогнала их, потому что у неё «парус ярусом рогож больше и топсейль полотняный». Несмотря на краткий характер записи, видно, что автор сравнивает одинаковые суда с одинаковой парусной оснасткой — две коломенки.

Павел Александрович в статье, посвящённой отцу, пишет: «Из Перми, по совету Прянишникова, Радищев отправился на барке вниз по Каме. Барка эта, или коломенка, нагруженная полосным железом (3500 пудов), была флагманским кораблем целой флотилии из 50 судов, нагруженных железом: они принадлежали Яковлеву (Собакину), старшему из трех братьев и шли с заводов, находящихся около Чусовой. На флагманской барке ехал прикащик, и было шесть человек вооруженных (косные) для охранения от волжских разбойников, нападавших преимущественно на прикащицкия барки, потому что там была всегда казна».²⁷⁾

Как видим, А. Н. Радищев с детьми на самом деле плыли на коломенке. Правда, сын его для обозначения судна одновременно использует слова «барка» и «коломенка», предпочитая при этом слово «барка», и только один раз уточняет, что барка эта была коломенкой. Такая неопределённость в названиях речных судов обычна для XVIII века.

Она была отмечена уже в начале XIX века. В знаменитом «Энциклопедическом лексиконе» Адольфа Плюшара была опубликована большая статья «Барки» географа и статистика Ивана Федоровича Штукенберга.²⁸⁾ В ней автор отмечает: «У нас, под названием Барки, разумеют 1) в тесном смысле слова, плоскодонное судно с отвесными или немного косвенными боками; 2) в обширном значении: все суда, строящияся для плавания по рекам».²⁹⁾ И в той же статье: «В названиях судов господствует некоторое замешательство. Слова: Барка, дощаник, лодка, павоска и другия, часто употребляются неопределительно и одно вместо другаго; иныя названия свойственны только известным местам».³⁰⁾

Воспоминания П. А. Радищева вносят ясность не только в вопрос о судне, но и в вопрос о караване, в составе которого проходило речное путешествие его отца. Это была целая флотилия «из 50 судов, нагруженных железом: они принадлежали Яковлеву (Собакину), старшему из трех братьев и шли с заводов, находящихся около Чусовой».

Фамилия Яковлева (Собакина) в XVIII веке была настоящей легендой и на Урале, и в центральной России. Сегодня она мало известна широкому кругу читателей, да и биография этого человека необычной судьбы и сложного характера, типичного пассионария и авантюриста, поднявшегося с низов общества до его вершин, ставшего едва ли не самым богатым человеком в России и близкого к императорскому двору, до сих пор не написана.

Старший Яковлев, он же Савва Яковлевич Собакин (1712-1784), позднее, при получении потомственного дворянства сменивший неблагозвучную фамилию Собакин на фамилию Яковлев, происходил из государственных крестьян. Карьеру свою начинал торговцем вразнос, затем, благодаря стечению обстоятельств и собственной хватке, добился винных откупов,³¹⁾ на которых быстро разбогател. Стал скупать лавки и земельные участки в Санкт-Петербурге, потом взялся за мануфактуры по производству тканей в центральной России, а закончил тем, что купил 16 горных заводов на Урале и построил ещё шесть.

После смерти Саввы Яковлева два крупнейших металлургических завода — Невьянский и Быньговский — перешли к его сыну Петру Саввичу. Павел Александрович Радищев ошибается, называя Петра Саввича Яковлева «старшим из трех братьев». У Саввы Яковлева было пятеро сыновей и две дочери. По его смерти старшему сыну, Михаилу Саввичу, досталась Ярославская полотняная мануфактура. А генерал-аудитор-лейтенант Пётр Саввич Яковлев (1754-1809) был четвёртым ребёнком и третьим сыном в семье. Именно с принадлежавшим ему караваном и плыл А. Н. Радищев.

Александр Николаевич в ««Записках» нигде определённо не говорит о численности каравана, хотя несколько раз и упоминает о 20 коломенках. Сын же его однозначно называет цифру 50. Флотилия из 50 судов для XVIII века не была чем-то исключительным — известно, например, что численность уральских караванов Демидовых в разные годы колебалась от 28 до 80 коломенок.

Остаётся добавить несколько слов о том грузе, который сплавляла в низовья Камы эта флотилия. Полосное железо Невьянского завода поставлялось для нужд армии и флота, кроме того, и Яковлевы, и прежние владельцы завода Демидовы продавали его за границу. Железо это выпускалось со знаменитым клеймом «Старый соболь» и обычно называлось в документах того времени «ординарнополосное Старого соболя». Савва Яковлев выкупил у Прокофия Демидова не только заводы, но и клеймо. «Это клеймо, на котором был изображен соболь и выбито слово «Сибирь» славилось не только по всей России, но и далеко за ее пределами: в Англии, Швеции, Голландии. Данный знак высочайшего качества железа просуществовал вплоть до 1917 г.»³²⁾

Что представляла собой коломенка, на которой плыл А. Н. Радищева?

И. Ф. Штукенберг пишет: «Коломенки имеют все качества Барок: плоское дно, перпендикулярные бока, почти везде ровной вышины, но отличаются от них в особенности тем, что обыкновенно несколько уже, прочнее построены и борт немного выше. На них преимущественно возят металлы с Урала на Волгу и в столицы; оне не возвращаются. Строятся на притоках Камы, в бассейне Чусовой, Белой и Уфы… Большая часть коломенок без дека³³⁾, за исключением каюты на корме для корабельщика. На Чусовой и Волге до Рыбинска сидят оне в воде до 1 1/2 аршин с 8000 пудов груза, и имеют лоцмана и до 27 рабочих… управляются потесями».³⁴⁾

Столь же краткие сведения находим у подполковника Генерального штаба Христиана Ивановича Мозеля в книге «Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Пермская губерния», изданной в 1864 году: «Коломенки строятся в Соликамском уезде на р. Каме, в Красноуфимском уезде на р. Чусовой, в Екатеринбургском на р. Чусовой и Кунгурском, на р. Сылве. На постройку употребляется сосновый, еловый и пихтовый лес, а на мелкия поделки березовый, липовый и черемуховый. Коломенки имеют плоское дно, которое к корме и к носу постепенно съуживается; борты их строятся совершенно вертикально и возвышаются несколько к корме и к носу, а сверху настилается палуба. Оне назначаются для сплава разного рода металлов, коровьяго сала и масла... Для ускорения движения их употребляются гребки, а при благоприятном ветре и паруса».³⁵⁾

Николай Павлович Загоскин (1851-1912), профессор, а в 1906-1909 годах и ректор Казанского университета, в книге «Русские водные пути и судовое дело в до-Петровской России» сообщает: «В числе судов с местными наименованиями, плававших по Волге и выводивших на нее грузы преимущественно из притоков, успел особенно выделиться в XVII-м веке тип судов, до наших дней известный под названием коломенек. Имея своею первоначальною родиною, как показывает уже самое название, реку Оку, суда этого типа плавали в XVII-м веке, как и в настоящее время, в бассейнах не только Волги, но и Камы. Представляя собою судно 12-ти — 22-х сажен длины, с грузоподъемностью от 5-ти до 25-ти тыс. пудов и будучи употребляема, преимущественно, для сплава тяжеловесных грузов (металлы, лес, дрова, хлеб), коломенка вряд ли на много изменила свое примитивное современное устройство, — с парными рулями-потесями на носу и на корме, с мочальною даже снастью… В XVII-м веке коломенки совершали весьма большие рейсы по рекам волжско-камского бассейна».³⁶⁾

Составить реальное представление о коломенке на основании этих описаний достаточно сложно. Из прочитанного мы узнаём, что коломенки строились на Каме, Чусовой и Белой из елового, пихтового и соснового леса. Ходили они по Каме и Волге и предназначались в основном для сплава металлов с уральских заводов, кроме того, перевозили лес, дрова и хлеб, а иногда грузились коровьим маслом и салом. Вероятнее всего, последние грузы — хлеб, сало и масло — были только попутными, тогда как металл и лес — основными. Грузоподъёмность этих плоскодонных судов колебалась от 5 до 25 тысяч пудов, то есть от 80 до 400 тонн, с одновременной осадкой судна до метра. Они имели высокие борта и управлялись рулями-потесями на носу и на корме. Длина их колебалась от 12 до 22 сажен, то есть, примерно от 25 до 47 метров.

Относительно той коломенки, на которой плыли Радищевы, Павел Александрович в своих воспоминаниях утверждает, что она везла 3500 пудов железа, то есть чуть более 57 тонн. Иначе говоря, это могла быть малая коломенка, специально построенная для приказчицкого судна, как более лёгкая и манёвренная, либо обычная «железнянка», как их тогда называли, но не с полным грузом. В пользу последнего предположения говорит пометка А. Н. Радищева в дневнике от 20 мая: «В Челнах хотели грузить хлеб, но не было его ниже в Бетьках».³⁷⁾

До середины XIX века пассажирских судов на российских реках не существовало, все суда строились как грузовые. И если они брали на борт сторонних лиц, то, как правило, это были военные, которые вместе с грузом шли в крепости или гарнизоны назначения и на особый комфорт во время плавания не претендовали. В очень редких случаях суда эти специально обустраивали для перевозки высокопоставленных пассажиров. Очевидно, что А. Н. Радищев, попавший вместе с детьми на уральский караван П. С. Яковлева только по стечению обстоятельств, был не из числа тех, для кого готовили специальные помещения. Но и размещаться вместе с малолетними детьми в специальном помещении трюма для судорабочих (бурлаков), он вряд ли бы согласился.

И. Ф. Штукенберг мельком упоминает, что на коломенках «иногда ставилась каюта». Писавший о донском судоходстве А. Шапошников-Капустин на примере барки поясняет эту деталь более подробно: «…в том же судне каравана, на котором находится хозяин или доверенный его, — корма устраивается на подобие комнаты с окнами и отделывается иногда даже с роскошью; такое отделение или комнату называют каютой или ».³⁸⁾

В каютах во время плавания размещались те, кто управляли караваном и отвечали за его груз, — приказчики или караванные. А на флагманской коломенке хранилась и казна. По всей видимости, А. Н. Радищеву с детьми уступили место именно в подобной «казенке», которая обычно строилась по типу небольшой деревенской избы. А так как в нашем случае речь идёт не о простом караване из 8 или 10 судов, а о целой флотилии из 50 коломенок, принадлежавших П. С. Яковлеву, можно предположить, что каюта, в которой разместился А. Н. Радищев с пятью детьми, была просторной и «даже с роскошью».

Представить, как на самом деле выглядела коломенка, даже если мы добавим ещё несколько её описаний, современному читателю всё равно будет достаточно сложно. Лучше всего было бы просто посмотреть на изображение коломенки. Но если литературу о старинных речных судах искать достаточно сложно, то с иллюстративным материалом дело обстоит значительно хуже. Доступные документальные изображения крайне малочисленны и обычно представляют собой просто рисованные реконструкции.

Коломенки плавали по Каме и Волге вплоть до начала ХХ века. А в конце XIX и особенно в начале ХХ века многие известные русские фотографы — С. М. Прокудин-Горский, М. П. Дмитриев, А. О. Карелин — регулярно снимали Волгу, поволжские города, селения, местности. Документальную значимость этих, в большинстве своём просто чудом сохранившихся фотографий, переоценить невозможно. На них достаточно часто попадаются изображения различных волжско-камских деревянных судов, иногда весьма экзотичных, как, например, огромные беляны или фантастические по своей конструкции коноводные машины, а иногда и редких, как унжаки. Однако, несмотря на обилие и особенную популярность в российском интернете фотографий С. М. Прокудина-Горского и М. П. Дмитриева, документальное изображение коломенки мне удалось найти только в книге «Андрей Осипович Карелин. Творческое наследие», изданной в 1990 году нижегородцами.³⁹⁾

На двух фотографиях А. О. Карелина, которые воспроизведены ниже, представлена большая уральская «железнянка», с мачтой и каютой, расположенной скорее ближе к центру судна, чем к его корме, — конструктивная особенность поздних палубных коломенок.

Но самое удивительное заключается в том, что сохранилась фотография начала ХХ века — 1900-х или 1910-х годов, на которой запечатлена коломенка, стоящая в половодье под разгрузкой в Елабуге. Это изображение из коллекции покойного елабужского фотографа Михаила Карповича Петрова.

На ней, как и на фотографиях А. О. Карелина, запечатлена уральская коломенка начала ХХ века. Она несколько отличается от той, на которой плыл А. Н. Радищев. Прежде всего, это — палубное судно с большой и, очевидно, комфортабельной каютой, расположенной ближе к середине корпуса, а не на корме. Судя по каюте, строилась она не на один сезон. Кроме того, у судна нет парных рулей-потесей на носу и на корме, характерных для коломенок XVI-XVIII веков, вместо них — заменивший их в более поздних конструкциях руль на корме, «навешиваемый на петлях и крючьях».

По елабужской фотографии можно хорошо оценить размеры уральской «железнянки», — благодаря более-менее видным фигуркам людей, стоящим возле неё на берегу. С судна на берег перекинуты два широких трапа, но разгрузка, видимо, ещё не начиналась. Судя по тому, что нигде не видно каравана, коломенка эта стоит здесь не случайно, а доставила уральские грузы именно в Елабугу.

Из Перми А. Н. Радищев с детьми продолжили свой путь по одной из самых больших и своенравных рек России. Плавание это началось 15 мая: «отвалили после полудня». И началось не совсем удачно, потому что в первый же день из-за «восставшей паки» погоды караван, с которым плыл А. Н. Радищев, не смог пройти «далее верст 30-ти». Впрочем, ничего из ряда вон выходящего в этом не было, — характер у Камы всегда был достаточно крутым. А тут ещё весна, сильные встречные или ещё более опасные для судов, идущих сплавом, боковые ветра.

Правда, дальше дело пошло лучше. И уже на шестой день плавания, 20 мая, А. Н. Радищев и его спутники, миновав за день устье Белой, Сарапул и устье Ика, добрались до села Челнов — нынешних Набережных Челнов. А. Н. Радищев записывает в дневнике: «Снявшись с якоря до восхода солнца, проплыли устье Белой благополучно. Кама становилась шире, а воды нынешний год очень высоки, как и в Чусовой».⁴⁰⁾ Одновременно он отмечает движение судов по реке: «По Каме караваны с железом», «Соляные суда или лодки, расшивы с хлебом». Кама в то время служила основным путём, связывавшим Урал с Поволжьем и центральной Россией. А специфика сплавного судоходства была такова, что наибольший поток грузов приходился как раз на время половодья.

«На устье Белой, — продолжает А. Н. Радищев, — Кама разлилась очень широко, также на устье Ика; сии реки выпали с левой стороны. Против устья Ика стоит на правом высоком берегу село Усть-Ика. Дале на той же стороне село Тихие Горы, где Кама узка и течет глубоко и тихо. Потом на правой стороне село Челны. А в стороне есть Татарские Челны. По устью Ика и Белой луга затоплены верст на 20, принадлежат татарам, которые их отдают в наем. Не доехав Челнов за 3 версты, стали на якорь».⁴¹⁾

В обычной для своих заметок манере он перечисляет, мимо чего проплыли за день. В этом списке всё привычно и знакомо любому жителю Прикамья: устье Белой и устье Ика, село Усть-Ика. А от некоторых названий для елабужан веет уже и теплотой родного края: «Тихие Горы, где Кама узка и течет глубоко и тихо», «село Челны», «а в стороне есть Татарские Челны», — вместе с А. Н. Радищевым мы приближаемся к Елабуге.

Правда, в записи этого дня он почему-то помещает село Челны «на правой стороне» Камы, но уже на следующий день Челны в его дневнике встают на своё место на левом берегу: «проплыли мимо Челнов, потом мимо села Бетьки на левой же стороне».⁴²⁾

Ранним утром этого дня жители Елабуги могли видеть, как со стороны села Бетьки поворачивает к их городу караван уральских коломенок — «железнянок». Огромные суда неспешно, одно за другим, шли по бесконечному, разлившемуся морем камскому плёсу. Весной, с началом ледохода, и до середины июня, когда спадала вода, караваны судов проходили мимо Елабуги если не ежедневно, то по нескольку раз в неделю, и удивить этим жителей городка, немалая часть которых и сами кормились рекой, было трудно. Часа через два после того, как караван показался на повороте реки в сторону Елабуги, коломенки встали на якоря возле обрывистого берега Камы, несколько дальше высокой горы, на вершине которой отчётливо вырисовывались на фоне неба остатки неизвестно когда и кем построенной крепости – Чёртова городища. Вскоре от одной из них отчалила лодка и подплыла по высокой воде к склону горы в том месте, где виднелась узкая тропа, поднимавшаяся к загадочной башне.

и в дневнике нашего героя оставил достаточно много впечатлений. Среди дорожных заметок А. Н. Радищева это одна из самых больших по объёму записей.

«Снявшись с якоря пред восхождением солнца, — пишет Александр Николаевич, — проплыли мимо Челнов, потом мимо села Бетьки на левой же стороне. Тут река, поворотив вправо, проходит от Елабуги, лежащей на правом берегу в 2-х верстах от Камы.

Чертово городище. Всшед на высокую известную гору против города Елабуги, на которой стоит оное городище, я нашел, что то была башня или терем в два жилья, где уже потолка не было, но видны только места для балок. Строение вышиною сажени четыре, поперечнику с небольшим две, кругло, внизу двери, над которыми вместо верхнего косяка положен песочный мягкий камень. NB. До Тихих гор от Перми берега были сперва глинисты, потом песчаны, а с сих мест орлецы, известняк, глиняный шифер, песчаник. Вверху окно одно, другое — от башни проведено, стена вышиною теперь в сажень, длиною сажени в три, и по конец оной круглая храмина, в диаметре не более сажени. Здание складено из небольших известных каменьев, а цемент, известь, смешанная с крупноразбитым алебастром, от выветрения уже местами стала ноздревата. Видно, что здание было снаружи [и] внутри штукатурено, внутри видны еще штукатурные возвышенные дорожки, снаружи карниз около окна. Тут нашелся молодой чичероне и повествовал, что сие здание построено точно диаволом, о чем в духовном правлении имеются записки, что замок сей как-то он был дейстительно осаждаем некаким богатырем, которому по приступе отрубили ногу, и оная доселе хранится на паперти церковной.

Отъехав несколько верст, выезжали смотреть святой ключ, находящийся в лесу в средине горы. Ключ течет из вашины изобильной водою. Часть оного проведена вроде бассейна или ямы, окладенной известным камнем, подле оного часовня, кружка для сбору, а из ямины сделан проток гребнем, в три пальца шириною и в два вершка глубины, по которому вода стекает в Каму. Вода весьма чистая и вкусная. По ключу растет крес, который уже цвел; тут были и другие ключевые травы. От ключа, поворотя влево, ехали узкою Камою до деревни Сентюх, стоящей в ущелье; тут делают лодки из одного дерева. Оных лодок на караваны покупают великое множество. На наш куплено до 20, по 3 и до 5-ти рублей. За сей деревней следовало село Котловка, приписное к заводам Боткинским, принадлежавшим некогда Шувалову Петру. Тут промышляют дегтем даже до Астрахани. Доехав до села Свиногорья, стали к берегу. Тут покупается наибольшее число лодок для караванов. Оно построено на высоком берегу Камы, весьма велико, как и все села российские. Во всех сих местах видно много одоньев хлеба. Приехавший за лодками расходчик сказывал, что есть воры. Весьма примечательно, что бурлаки с ними знакомы и водят дружбы, и знакомые ими пощажены. Селифонтова была атакована. Тут стоял караван Ширяевский с Белой. Позад сего села впадает в Каму Вятка. Тут многие напились пьяны.

NB. Город Елабуга довольно велик, стоит на посредственном берегу залива Камы, и река Елабуга впадает в Каму с правой стороны, по левую сторону города.

Отвалив от берега рано, плыли верст с 20 мимо устья Вятки и насилу пробилися к лесу в рассуждении восставшей погоды. Тут простояли целый день. NB. В Свиногорье видели на кабаке воров. Оных боялись на стоянке, и я не спал до утренней зари бесплодно. NB. Неуменье сплавщика при причалении. NB. Воры с пашпортами из Вятки, их получают легко от казначея. Работники судовые с ними знакомы, рассказывали про живущего в Орлове городке Вятской губернии. Стояло вместе много судов».⁴³⁾

Запись эта, в которой А. Н. Радищев сообщает о Елабуге и описывает Чёртово городище, насыщена сведениями и впечатлениями. Местами она сбивчива, — например, в середине описания городища вдруг вклинивается замечание о почвенном составе камских берегов, — а в конце предельно конспективна, причём едва ли не каждое предложение этого мысленного авторского пунктира означено пометкой NB.

В пяти небольших абзацах А. Н. Радищев умудрился вместить большое количество географических названий, не слишком понятных фактов, малоизвестных нам имён, а также личные впечатления от этого длинного дня, начавшегося возле села Челны и закончившегося у села Свиногорье. Добавим и четыре остановки за день: возле Елабуги, на святом ключе, в Сентяке и Котловке. Две последние оправданы и понятны — А. Н. Радищев говорит, что в Сентяке и Котловке для каравана закупались лодки. А вот остановки в Елабуге и на святом ключе Александр Николаевич никак не поясняет.

Почему флотилия коломенок остановилась в виду Елабуги?

судов. А во время путины случайных остановок у сплавщиков не бывало. О причинах стоянки возле Елабуги А. Н. Радищев в «Записках» ничего не говорит.

Да, в принципе, и говорить-то было нечего. Флотилия остановилась на завтрак. И. А. Шубин в книге «Волга и волжское судоходство», этой подлинной энциклопедии русского речного судоходства, изданной в 1927 году, рассказывает: «Тяжелый труд бурлаков начинался с первыми лучами рассвета и продолжался до позднего вечера… Еда происходила три раза в день: около 8 часов утра завтрак, в 2-3 часа пополудни обед и поздно вечером, уже при остановке на ночь, ужин».⁴⁴⁾

Если караван П. С. Яковлева снялся с якорей на рассвете, в расстоянии трёх вёрст не доходя до Челнов, то к 8 часам утра он как раз и оказался на повороте Камы в виду Елабуги. Так что причина остановки была самой обыденной — завтрак бурлаков. Косвенно это подтверждается характером записи А. Н. Радищева о городище, на котором он, очевидно, пробыл около часа.

Впрочем, понятия «завтрак» у бурлаков не существовало. «Бурлаки едят в три «уповода», то есть три раза в день… Первый уповод бывает как отойдут ранния обедни; в первый уповод едят щи и вареное мясо; второй уповод, или обед, бывает к полудню, как солнышко высоко, подается пшенная каша соломата; в третий уповод часу в одиннадцатом вечера… опять вареная говядина и щи, а в постные дни — горох и мура».⁴⁵⁾

«Щи варили из хорошего мяса, которого клали в котел не меньше полуфунта⁴⁶⁾ вприкуску; когда их не оставалось уж в чашке, старший артельщик ударял три раза ложкой в край чашки, что служило знаком, чтобы начинать есть мясо. Хлеба полагалось, вообще, вволю. Каша варилась из лучшего проса и возможно крутая, причем пшену давали на огне только размякнуть и тотчас же снимали котел и, крепко закупорив, ставили его ненадолго в холодную воду; затем, дав каше совершенно остынуть, накладывали ее в чашки, сильно маслили и резали большими ломтями, которые ели без хлеба. На языке бурлаков такое кушанье называлось саломатом. Обыкновенно на завтрак давались оба кушанья — щи и каша, на обед одна каша с маслом, на ужин опять щи и каша».⁴⁷⁾

Таким образом, утром 21 мая 1797 года огромный караван уральских коломенок остановился возле Елабуги для «первого уповода», на бурлацкий завтрак.

А вот причина остановки каравана, или одной только приказчицкой коломенки возле святого ключа (в районе нынешнего Нижнекамска) совершенно непонятна. Населённых пунктов в XVIII веке здесь не было, возле ключа стояла только часовня. И причин для остановки каравана или одной коломенки также никаких не было. Здесь мы можем только гадать и предполагать. Например, что судовщики решили запастись водой из святого ключа.

В книге И. А. Шубина упоминается ещё одна подробность камского судоходства, которая косвенно позволяет нам предположить причину остановки караваны возле святого ключа. Он пишет, что «…все протяжение рек Волги и Камы на пути бурлацкого хода было разделено бурлаками на ряд участков, называвшихся переменами, по которым и велся учет хода, а в необходимых случаях производился и расчет бурлаков».⁴⁸⁾ Всего на Каме от устья Чусовой до впадения в Волгу существовало 52 перемены. На интересующем нас участке реки, указывает И. А. Шубин, они были расположены в следующих местах: на устье реки Вятки, в селе Котловка, на святом ключе, или Хорошем острове (другое название этой перемены), в Елабуге, в селе Тихие горы.⁴⁹⁾

перемене возле святого ключа речи быть не могло. Но возможно, что причина остановки каравана в этом месте была столь же проста и банальна, как и причина стоянки возле Елабуги: там останавливались завтракать, а у святого ключа — просто по привычке к остановке, для небольшого отдыха. Ведь артели бурлаков, тем более коренных, плывших с коломенками от самой Чусовой, состояли из профессионалов, которые ходили весной вниз по Каме, а поздним летом или осенью возвращались по ней вверх с другими караванами, — и привыкали останавливаться и передыхать в одних и тех же местах.

В записи от 21 мая 1797 года А. Н. Радищев рассказывает о своём пребывании возле Елабуги. Обратим внимание на одну деталь — на дату этой записи, которая приведена в старом летоисчислении по Юлианскому календарю. В современном летоисчислении по Григорианскому календарю караван коломенок, вместе с которым следовал А. Н. Радищев, остановился в виду Елабуги не 21 мая, произошло это — по новому стилю — в четверг 1 июня 1797 года.

20 мая суда, с которыми плыл А. Н. Радищев, стали на якоря, не доходя трёх вёрст до Челнов. На следующий день, 21 мая, путешественники снялись с якоря «пред восхождением солнца» и проплыли, не останавливаясь, мимо сёл Челны и Бетьки. «Тут река, — продолжает А. Н. Радищев, — поворотив вправо, проходит от Елабуги, лежащей на правом берегу в 2-х верстах от Камы».⁵⁰⁾

Хотя первое сообщение А. Н. Радищева о Елабуге кажется простым и ясным, на деле смысл его словно ускользает от сознания, не фиксируется. Однако, если перевести это предложение на современный язык, то оно становится совершенно отчётливым: «Тут река, поворотив вправо, проходит мимо которая лежит на правом берегу в 2-х верстах от Камы».

После этого следует описание городища. В его начале А. Н. Радищев ещё раз говорит о Елабуге, бегло упомянув, что высокая «известная гора», на которой стоит Чёртово городище, расположена «против города Елабуги».

Затем, вслед за подробным описанием городища, идёт рассказ о посещении святого ключа, где вода «весьма чистая и вкусная», краткое упоминание о покупке лодок в Сентяке, потом село Котловка, где «промышляют дегтем даже до Астрахани», и село Свиногорье, где «стали к берегу». И только после этого, в самом конце долгого дня, А. Н. Радищев снова вспоминает Елабугу и добавляет: «NB. Город Елабуга довольно велик, стоит на посредственном берегу залива Камы, и река Елабуга впадает в Каму с правой стороны, по левую сторону города».⁵¹⁾

«стоит на посредственном берегу залива Камы». «Посредственный» в данном случае означает «невысокий»: «город Елабуга… стоит на невысоком берегу залива Камы». Это непривычное для нас значение прилагательного «посредственный» сохранилось отчасти и в современном языке, однако значение его стало более узким и обрело преимущественно оценочный характер: посредственный — невысокого качества.

А вот откуда взялся здесь «залив Камы»? Мы знаем, что Елабуга расположена на берегу Тоймы. И появление «залива» исчерпывающе объясняется только весенним половодьем. О том, как поднялись камские воды, А. Н. Радищев написал ещё в начале плаванья: «воды нынешний год очень высоки». А во время хорошего камского разлива человеку, впервые увидевшему Елабугу даже с высоты горы, на которой стоит городище, сложно будет понять, где кончается Тойма и начинается Кама, ведь перед его глазами — сплошное море воды.

Что ещё бросается в глаза в сообщениях А. Н. Радищева о Елабуге? То, что Александр Николаевич нигде ни единым словом не говорит о том, что он был в Елабуге. Он пишет, что видел Елабугу. Сначала — со стороны Камы, потом — с горы, где осматривал городище, и, наконец, подытоживает свои впечатления от увиденного со стороны, а не изнутри: «город довольно велик».

— Чёртово городище и святой ключ, Лаишев, Казань, Чебоксары — он, в характерной для него манере, описывает тщательно, чуть ли не дотошно, с подробностями и деталями.

Другое дело, что в сознании и восприятии самих елабужан Чёртово городище, где побывал А. Н. Радищев, и Елабуга, в которой он никогда не был, уже давно и прочно стали одним целым. Не зря же образ городища только за последнее десятилетие окончательно трансформировался в символ Елабуги.

К сожалению, никакого описания города А. Н. Радищев не оставил. Выразил только впечатление о его размерах. Это и понятно — ведь в самой Елабуге он не был.

В последнем, третьем сообщении А. Н. Радищева о Елабуге есть одно тёмное место. Он говорит: «…река Елабуга впадает в Каму с правой стороны...» Почему Александр Николаевич называет реку Тойму — Елабугой? Насколько мне известно, это вообще единственный случай во всей существующей литературе с упоминаниями и описаниями нашего города, когда Тойма получила название Елабуги.

«река Елабуга», можно, только обратившись к истории издания дорожных записок А. Н. Радищева.

Впервые интересующие нас тексты были опубликованы под заглавием «Дневник» во втором томе двухтомного «Полного собрания сочинений А. Н. Радищева», изданного под редакцией В. В. Каллаша в Москве в 1907 году.⁵²⁾ Здесь было напечатано точное воспроизведение писарской копии дневников А. Н. Радищева начала XIX века. Иными словами, подлинной авторской рукописью издатели к тому времени уже не располагали. Случай в истории литературы не единичный и не исключительный.

До революции этот вариант «Дневника» был переиздан ещё один раз, опять в двухтомном «Полном собрании сочинений А. Н. Радищева», но уже не в Москве, а в Санкт-Петербурге под редакцией профессоров А. К. Бороздина, И. И. Лапшина и П. Е. Щеголева. Год издания на петербургских книгах не указан, но известно, что вышли они позже московского двухтомника.⁵³⁾

А вот в следующий раз дорожные записки А. Н. Радищева были опубликованы только в 1949 году. Они вошли в юбилейное издание «Избранных сочинений А. Н. Радищева», подготовленное Государственным издательством художественной литературы.⁵⁴⁾ «многочисленные ошибки и искажения писарской копии». Исправления, выполненные П. П. Померанцевым, касались географических названий и передачи текста.

В 1938 году Академия наук СССР начала издание «Полного собрания сочинений» А. Н. Радищева под редакцией Г. А. Гуковского. Второй том увидел свет в 1941 году. А третий, под редакцией Н. К. Пиксанова, В. А. Десницкого, Д. С. Бабкина и Б. Б. Кафенгауза, вышел после значительного перерыва — в 1954 году.⁵⁵⁾ В этом томе в разделе под названием «Дневники» были опубликованы обе части дорожных записей А. Н. Радищева под условными издательскими названиями «Записки путешествия в Сибирь» и «Записки путешествия из Сибири». Текст дорожных дневников А. Н. Радищева в академическом издании был воспроизведён по «Избранным сочинениям» 1949 года.

Когда мы читаем у А. Н. Радищева, что «…река Елабуга впадает в Каму с правой стороны...», перед нами, вероятнее всего, одна из ошибок «писарской копии», которую в своё время пропустил П. П. Померанцев, выверявший и правивший географические названия в тексте «Записок» для издания 1949 года, откуда эта ошибка перекочевала затем и в академическое издание 1938-1954 годов.

«…развалины каменных башен числом до пяти…»

люди учёные, либо достаточно грамотные и образованные, то они не только осматривали городище, но ещё и описывали его. И записи эти, пусть они и не решают загадки древней башни, представляют для нас огромный интерес, позволяя представить, как выглядело Чёртово городище в разные годы XVIII века.

Первым, кто составил описание городища, был Тобиас Кёнигсфельс (1716-?), спутник академика Н. И. Делиля. Сибирская астрономическая экспедиция Н. И. Делиля посетила елабужское городище осенью 1740 года, на обратном пути из Берёзова в Петербург. А Тобиас Кёнигфельс вёл дневник экспедиции. Возможно, что и сам Н. И. Делиль оставил какие-либо записи о Чёртовом городище — или в своих докладах и отчётах в Академию наук, или в письмах к жене. Во всяком случае, в переписке с супругой он был очень словоохотлив. К сожалению, мы до сих пор можем только гадать о характере и объёме этих записей. Дело в том, что и тот, и другой вели их либо на французском, либо на немецком языках. Кроме того, материалы сибирской экспедиции Н. И. Делиля, более 250 лет хранившиеся в российской Академии наук, до последнего времени не издавались. Впервые они были переведены на русский язык и опубликованы коллективом учёных Санктпетербургского университета во главе с доктором исторических наук С. А. Козловым в 2008 году.⁵⁶⁾ Книга вышла мизерным тиражом в 1000 экземпляров. Вполне естественно, что найти мне её не удалось.

Остаётся только воспользоваться более доступным изданием — книгой академика Петра Пекарского «Путешествие академика Николая Иосифа Делиля в Березов в 1740 году», вышедшей в свет в 1865 году. В ней П. П. Пекарский достаточно много и обширно цитирует различные письменные материалы экспедиции Н. И. Делиля. Однако отрывок из дневника Т. Кёнигфельса, где речь идёт о Чёртовом городище и Елабуге, он просто пересказывает. При этом по тексту П. П. Пекарского трудно понять, насколько точен и — что самое важное для нас — насколько полон этот пересказ.

«17 сентября, — пишет П. П. Пекарский, — за селом Битковым путешественники посещали Троицкий монастырь, построенный на месте, прежде известном под именем Чертова городища, в тридцати верстах от села Рождественскаго. Тут виднелись кое-какия развалины каменных башен, числом до пяти, и старинная стена, в окружности от 30 до 40 тоазов. По рассказам, в старину здесь было капище татарских (?) идолов, разоренное царем Иваном Васильевичем. Оно стояло на ручье, впадающем в Каму, которая здесь образует два довольно большие острова в две, три и даже более верст. На правом берегу этой реки, напротив монастыря, в расстоянии одной небольшой версты (d'une petite verste), лежит большое село Елабуга с одною каменною и двумя деревянными церквами. Здесь идет значительный торг рыбою, которая ловится в Каме».⁵⁷⁾

время в ближайшей округе по течению Камы, это — село Христорождественское (или Рождественское), известное также как Свиные Горы, или Свиногорье, где, очевидно, экспедиции Н. И. Делиля встала на ночёвку. И записи свои о Елабуге Т. Кёнигфельс, как и много лет спустя А. Н. Радищев, делал именно на рейде села Рождественского (Свиногорья).

Из них мы узнаём, что осенью 1740 года Н. И. Делиль и его спутники видели на елабужском городище «развалины каменных башен, числом до пяти». Что следует понимать под «развалинами башен», сказать трудно. Важно то, что в 1740 году башен этих было пять. Кроме того, существовала стена «в окружности от 30 до 40 тоазов». Тоаз равнялся двум метрам, следовательно, Т. Кёнигфельс отмечает, что окружность крепостной стены составляла примерно от 60 до 80 метров.

Кроме краткого описания Чёртова городища, любопытно в этом свидетельстве ещё и упоминание о двух больших островах на Каме возле Елабуги длиной «две, три и даже более верст», то есть, в 2, 3, а то и более километров. По тексту понятно, что протяжённость островов и крепостной стены указаны в дневнике Т. Кёнигфельса приблизительно, «на глаз», а не в результате точных измерений.

В 1769 году Елабугу и Чёртово городище посетил участник экспедиции П. С. Палласа адъюнкт Императорской Академии наук Николай Петрович Рычков (1746-1784). Из всех путешественников XVIII века он оставил наиболее подробное описание городища. «Близ пригородка Елабуги на верьху крутой горы находятся остатки древняго города. С южнозападной стороны подле самой подошвы горы сея течет река Кама, а с восточной стороны протекает река Тойма, впадающая в Каму. Хотя не видно тут никаких других зданий кроме каменной стены, сделанной из белаго дикаго камня; но сие самое тем большаго заслуживает внимания: ибо оная стена так порядочно построена, что ни самая древность не могла еще изтребить удивительнаго искусства древних сего места обитателей. Она построена вдоль крутой и почти неприступной горы, и соответствует течению реки Тоймы. Длина еще и до ныне безвредно стоящей стены составляет тринадцать, а вышина оныя более двух сажен, и в разсуждении так малаго пространства находятся три круглыя и довольно пространныя башни, которыя выдались из стены на подобие полукружия. Из них на двух верхи не имеют никакого прикрытия, и видно что изломаны, или разрушились от продолжительной древности так, что они уже равны со стоящею стеною: но одна из них гораздо возвышенна и покрыта досками на подобие обыкновенной башни. В округе ея находится шесть небольших окошек; а в нутри палата величиною и окружностию с ней равна. Из чего, кажется, можно заключить, что в сем месте были градския врата, которых довольной вышины отверстие и до днесь видно, хота оно и закладено внутрь сей стены недавно жившими монахами, и деревянное прикрытие сей возвышенной башни без сумнения сделано руками сих новых обитателей».⁵⁸⁾

пять, а всего три. Относительно той, что сохранилась до нашего времени, он сообщает, что по её окружности было расположено шесть небольших окошек.

И, наконец, в 1797 году здесь оказался А. Н. Радищев. В своём дневнике он записывает: «Чертово городище. Всшед на высокую известную гору против города Елабуги, на которой стоит оное городище, я нашел, что то была башня или терем в два жилья, где уже потолка не было, но видны только места для балок. Строение вышиною сажени четыре, поперечнику с небольшим две, кругло, внизу двери, над которыми вместо верхнего косяка положен песочный мягкий камень... Вверху окно одно, другое — от башни проведено, стена вышиною теперь в сажень, длиною сажени в три, и по конец оной круглая храмина, в диаметре не более сажени. Здание складено из небольших известных каменьев, а цемент, известь, смешанная с крупноразбитым алебастром, от выветрения уже местами стала ноздревата. Видно, что здание было снаружи [и] внутри штукатурено, внутри видны еще штукатурные возвышенные дорожки, снаружи карниз около окна».⁵⁹⁾

То, что увидел А. Н. Радищев, достаточно сильно отличается от виденного участниками экспедиции Н. И. Делиля и Н. П. Рычковым. Длину стены Александр Николаевич определяет — пусть и «на глаз» — всего в три метра, а высоту её в два с небольшим метра. По сравнению с 1740 годом, стена укоротилась как минимум в двадцать раз — от 60 до 3 метров. А по сравнению с 1769 годом — примерно в девять раз. Высота стены в сравнении с показаниями Н. П. Рычкова уменьшилась в два раза — от четырёх с лишним до двух с небольшим метров.

Башен осталось только две: «башня или терем в два жилья» и «круглая храмина, в диаметре не более сажени». По всей видимости «башней» А. Н. Радищев называет ту, что сохранилась до нашего времени. Но если Н. П. Рычков фиксировал в ней шесть небольших окошек, то А. Н. Радищев говорит, что вверху было «окно одно». Следующая за этим фраза «другое — от башни проведено», честно говоря, непонятна по своему смыслу.

Т. Кёнигфельса) или в 9 раз (по сравнению с данными Н. П. Рычкова); высота стены уменьшилась в два раза; пропали четыре окна из шести на основной башне. Почему и как это случилось, можно только гадать. Единственное, что можно утверждать с полной достоверностью, исходя из свидетельств авторов XVIII века, так это то, что внешний облик старинной крепости на городище в течение полувека изменялся весьма динамично.

В попытках восстановить историю Чёртова городища местные историографы XIX и XX веков обычно учитывают описание Н. П. Рычкова и сразу вслед за ним — описание казанского профессора Ф. И. Эрдмана (1793-1862), посетившего Елабугу в 1825 году. Понятно, что документы экспедиции Н. И. Делиля елабужским, вятским и казанским историкам XIX века не были известны, но, во всяком случае, книга П. П. Пекарского авторам XX-XXI веков была уже вполне доступна. А вот почему никто из елабужских историографов последнего времени никогда не учитывал записи А. Н. Радищева, остаётся полной загадкой. Ведь текст «Записок путешествия из Сибири» с момента выхода в свет «Избранных сочинений А. Н. Радищева» 1949 года и «Полного собрания сочинений» 1938-1954 годов практически всегда лежал на поверхности.

Первое местное упоминание о Радищеве появляется в книге «Здравствуй, Елабуга» (Казань, Татарское книжное издательство, 1980. — 264 с. — Тираж: 15 000 экз.). Книга была издана к празднованию 200-летия города Елабуги. На титульном листе издания стоит: «200-летию города посвящается». Дата юбилея, на то время самоочевидная, была определена на основе Указа императрицы Екатерины II от 11 сентября 1780 года, согласно которому дворцовое село Елабуга получило статус уездного города. Сам указ был только частью обширной административной реформы, которую задумала и проводила Екатерина II.

В большей своей части книга «Здравствуй, Елабуга» была посвящена эпохе героической революционной борьбы пролетариата за светлое будущее и советскому периоду в истории города. Только две из шести глав касались дореволюционного прошлого города. Составителем и фактическим редактором издания был М. Д. Абзянов.⁶⁰⁾

А. Н. Радищеву в книге был уделён один абзац в главе «Старина седая». И хотя авторство глав в издании не указано, установить, кто именно был автором интересующего нас фрагмента, не составляет труда. Первую главу книги написал Михаил Данилович Абзянов. Позднее глава эта под другим названием и с незначительными изменениями в тексте была опубликована отдельным очерком ещё в одной книге, посвящённой Елабуге. Там имя автора было обозначено.⁶¹⁾

В издании 1980 года об опальном герое XVIII века было сказано следующее: «21 мая 1797 г. Елабугу посетил А. Н. Радищев, возвращаясь из Илимской ссылки. Пока барка, на которой он ехал, стояла у пристани, он заинтересовался башней. Нашел проводника, тот охотно поднялся с ним на гору и рассказал о «Чортовом городище». Радищев в своем дневнике, в частности, записал: «Восшед на высокую известковую гору против города Елабуги, на котором⁶²⁾ стоит оное городище, я нашел, что то была башня или терем в два жилья, где уже потолка не было, но видны только места для балок. Строение вышиною сажени четыре, поперечнику с небольшим два, кругло, внизу двери, над которыми вместо верхнего косяка положен песочный легкий камень…»⁶³⁾

Так как именно с этого небольшого фрагмента из книги «Здравствуй, Елабуга» начинается елабужская легенда о Радищеве, прочитаем его более внимательно.

«Записок путешествия из Сибири», опубликованный в третьем томе академического издания. Во всяком случае, я хорошо помню этот «сталинский» трёхтомник в Елабужской городской библиотеке 70-80-х годов. Книги, изданные в 30-50-е годы, отличались от более поздних и монументальным типом переплётов, и более плотной бумагой, да по сути всем — даже своим запахом и шелестом страниц. Веяло от них чем-то массивным, капитальным и неприятным, читать их не хотелось. Однотомного издания «Избранных сочинениях А. Н. Радищева» 1949 года в моей памяти не осталось, но это не значит, что его не было в городских библиотеках. А вот дореволюционных изданий не было однозначно. Опирался ли автор главы «Старина седая», когда писал о посещении Елабуги А. Н. Радищевым, на издание 1949 года или на издание 1938-1954 годов, принципиальной роли не играет, — текст «Записок путешествия из Сибири» в них был одинаковым.

Цитируя отрывок из радищевского описания городища, М. Д. Абзянов столкнулся с проблемой архаизмов языка XVIII века. И достаточно аккуратно отредактировал подлинник, заменив «всшед» на более понятное и при этом также архаичное «восшед», а «известную гору» заменил на «известковую». Не научный тип издания книги каких-либо комментариев по этому поводу не подразумевал, поэтому произведённые замены нигде не оговаривались.

Мы уже знаем, что А. Н. Радищев в Елабуге не был. Однако автор главы «Старина седая» не задумывается, а скорее всего даже и не замечает, что Елабуга XVIII века и Елабуга ХХ века топографически совершенно не одно и то же. Городище, стоящее над устьем Тоймы, во время посещения его А. Н. Радищевым не было частью города, а располагалось достаточно далеко от него — «в 2-х верстах».

Однако во второй половине ХХ века, когда создавалась книга «Здравствуй, Елабуга», городище, равно как и деревня Подмонастырка, расположенная под ним, а также пристань, находившаяся на камском берегу за Подмонастыркой, давно уже стали частью города, его окраиной. Именно в силу этого в сознании автора произошло наложение, возникла одновременная историческая и топографическая аберрация. М. Д. Абзянов совместил город конца ХХ века с городом конца XVIII века и уверенно зафиксировал: «Елабугу посетил А. Н. Радищев».

А был ли при этом А. Н. Радищев в самой Елабуге или всего лишь в двух верстах от неё, с позиций обыденного сознания горожанина ХХ века — несущественные нюансы. Психологический момент пространственного восприятия елабужанами своего города сыграл во всей этой истории самую существенную роль.

различия между современным городом и городом конца XVIII века? Тем более, что подобное различение требует определенных психологических усилий. Да если бы и нашёлся такой дотошный читатель, кто же станет опровергать автора официального юбилейного издания?

Словом, в 1980 году с момента выхода в свет книги «Здравствуй, Елабуга» началась легенда о Радищеве, который «посетил Елабугу».

М. Д. Абзянов пишет: «Пока барка, на которой он ехал, стояла у пристани, он заинтересовался башней».

Источником «барки», появившейся в книге «Здравствуй, Елабуга», бесспорно, являются воспоминания Павла Александровича Радищева. А уж откуда елабужский автор почерпнул эти сведения — не суть важно. Тем более, что барка эта особо и не противоречит истине: во-первых, коломенки принадлежали к судам барочного типа, а во-вторых, как справедливо заметил И. Ф. Штукенберг, барками нередко называли «все суда, строящияся для плавания по рекам».

«стояла у пристани», относится к собственным фантазиям автора. Сам А. Н. Радищев о пристани возле Елабуги не говорит. Там, где они действительно встречались, он упоминает их в «Записках».

Пристани на берегу Камы недалеко от Чёртова городища в XVIII веке не было. Она появилась здесь не ранее второй половины XIX века и просуществовала до 70-х годов ХХ века. Если Елабуга имела некое подобие собственной пристани в XVIII веке, то располагалась она, скорее всего, не на Каме, а на Тойме, в районе современной улицы Прикамской.

Для современного человека пристань неизменно ассоциируется с какими-то специальными строениями — причалом, плавучим дебаркадером. Однако ничего подобного в XVIII веке не существовало. Даже в середине XIX века подполковник Генерального штаба И. Х. Мозель отмечает: «Пристани по р. Каме очень мало соответствуют своему названию и состоят по большей части из двух, трех амбаров, в которых складываются товары».⁶⁴⁾ То же говорит и автор другого тома «Материалов для географии и статистики России» М. Лаптев: «В Казанской губернии в течении последних 15-ти лет отправка и нагрузка производилась в 45 пунктах; но ни одна из этих пристаней, кроме амбаров, не имеет никаких искусственных сооружений, облегчающих судоходство и торговлю; да и от природы они также не имеют особых преимуществ».⁶⁵⁾

Таким образом, когда А. Н. Радищев записывает в своём дневнике: «До Сарапула в разных местах заводские пристани. В Сарапуле пристань хлебная…»,⁶⁶⁾ «Ниже Сарапула пристань, где грузят лес дубовый на строение корабельное и мачты в Астрахань на коломенках»,⁶⁷⁾ — особых иллюзий относительно устройства этих пристаней испытывать не стоит. Скорее всего, они представляли собой просто место на берегу реки, где складывали тот или иной груз под открытым небом.

Кроме того, М. Д. Абзянов не учитывает, что дело происходило в половодье. Даже если мы предположим, что в то время в двух верстах от Елабуги на берегу Камы располагалась некая «пристань» в виде складских деревянных помещений и трапов для загрузки и выгрузки товаров на камские суда, то во время половодья всё это находилось под водой — и причаливать баркам, или коломенкам, было просто не к чему.

В этом смысле примечательно одно умолчание в «елабужской» записи А. Н. Радищева. Он описывает Чёртово городище, упоминает и называет город, но ни словом — при его то цепкой и скрупулёзной точности в записях — не говорит о деревне Подмонастырке, расположенной у подошвы горы, на которой стоит городище, деревне, которая существовала тут с середины XVII века. В своём дневнике А. Н. Радищев перечисляет буквально все населённые пункты, которые видел на берегах Камы и Волги, вплоть до убогих деревенек из четырёх домов, — и молчит о Подмонастырке. Вероятнее всего он просто не видел её, — деревня была скрыта камскими водами. Из его записей мы знаем, что половодье 1797 года было высоким: «…воды нынешний год очень высоки… По устью Ика и Белой луга затоплены верст на 20…»⁶⁸⁾ Значит, возле Елабуги вода поднялась почти на уровень города, не зря же А. Н. Радищев отмечает, что город «стоит на посредственном берегу залива Камы».

«пристани» сохранилось свидетельство И. В. Шишкина: «У подошвы города протекает река Тойма… Весенний разлив воды простирается на десятиверстное разстояние, и тем дает возможность подходить судам к самому городу для нагрузки разных сортов хлебом».⁶⁹⁾

Иными словами, перед нами та же историческая и топографическая аберрация, наложение автором городских реалий конца ХХ века на прошлое. Если А. Н. Радищев был в Елабуге, то и барка, на которой он плыл по Каме, причалила к елабужской пристани. Логика у каждой легенды своя, но внутри самой легенды она абсолютно безупречна. Ведь если пристани не было, возникает вопрос: почему барка, на которой плыл А. Н. Радищев, остановилась в виду Елабуги недалеко от Чёртова городища? При этом остановилась на достаточно продолжительное время, так что опальный писатель успел сойти с неё, подняться на крутую гору, осмотреть развалины и остатки городища, да ещё и побеседовать с местным «чичероне». Скорее всего, пристань и появилась у нашего автора именно для того, чтобы как-то объяснить остановку барки возле Елабуги.

«Чичероне», помянутый А. Н. Радищевым, также органически и безупречно вписался в создаваемую легенду, как и Елабуга, в которой он не был, как и пристань, которой не существовало. Из дневниковых записей А. Н. Радищева следует, что он сам взошёл «на высокую известную гору», затем подробно осмотрел остатки городища, и только после этого на сцене появился «молодой чичероне», поведавший ему местную легенду о том, «что сие здание построено точно диаволом». Однако по версии М. Д. Абзянова дело происходило следующим образом: «…он заинтересовался башней. Нашел проводника, тот охотно поднялся с ним на гору и рассказал о «Чортовом городище».

Итак, легенда о том, что А. Н. Радищев побывал в Елабуге, была написана и опубликована. Особого ажиотажа она не породила, да и не могла породить, хотя бы в силу того, что личность её героя никогда не вызывала большого интереса у обычных людей. Собственно говоря, имя А. Н. Радищева для массового сознания ХХ века было пустым звуком. У тех, кто внимательно слушал уроки истории в школе, или у тех, кто получил высшее гуманитарное образование, образ А. Н. Радищева связывался с названием его книги и эпиграфом из неё — «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». А за пределами этих двух ассоциаций начинались интересы специалистов. Специалистов же мелкий эпизод из биографии А. Н. Радищева, связанный с его посещением Чёртова городища возле Елабуги, не интересовал — до такой степени, что в третьем томе академического издания, где были опубликованы «Записки путешествия из Сибири», относительно «елабужского» фрагмента вообще нет никаких комментариев и примечаний.

«Елабуга» мало что говорило основной массе населения огромной страны. Если имя А. Н. Радищев не вызывало особого интереса, то про Елабугу просто не знали. Вот несколько характерных слов о нашем городе 60-70-х годов ХХ века, — фактически кануна 200-летнего юбилея, — дающих представление о том, какая это была глухомань: «…Елабуга была отрезана от Казани и от всего мира бездорожьем: не было ни Нижнекамской плотины у Набережных Челнов (да и самих Набережных Челнов, только крохотный райцентр сельского типа), ни моста через Вятку у Мамадыша, единственным путем был речной, пароходом до Казани, зимой же только санный путь к ближайшей железнодорожной станции Кизнер: два дня на санях-розвальнях в обязательном тулупе, с ночёвкой на полу в крестьянской избе. Полное бездорожье».⁷⁰⁾

И в этой глухомани, и за её пределами никто не обратил внимания на появление новой елабужской легенды.

В 1989 году вышла ещё одна книга о Елабуге, — «Над шишкинским бором рассвет. Сборник очерков» (Казань, Татарское книжное издательство, 1989. — 240 с. — Тираж: 10 500 экз.), на этот раз посвящённая строительству в нашем городе автомобильного завода, одной «из крупнейших в стране строек двенадцатой пятилетки», — грандиозному мыльному пузырю, лопнувшему вскоре после развала СССР в 1991 году.

Почти треть этой книги занимает раздел «Память седой старины», состоящий из пяти очерков, написанных М. Д. Абзяновым для издания 1980 года. В очерке «Истоки» автор полностью повторил то, что было сказано им о Радищеве в книге «Здравствуй, Елабуга», изменив лишь одно или два слова.

«Я хотел бы вернуться в Елабугу» мимоходом сказано: «Многие писатели бывали и жили в Елабуге: Радищев, Короленко, Пришвин, А. Н. Толстой…»⁷¹⁾

Вот так, не больше и не меньше: уже не просто «был», а оказался в числе тех, кто «бывали и жили в Елабуге». Вроде бы незначительный нюанс, но с далеко идущими последствиями. Фраза «А. Н. Радищев был в Елабуге» подразумевает однократное посещение, а фраза «бывали и жили в Елабуге: Радищев, Короленко, Пришвин, А. Н. Толстой» намекает на то, что он, вполне возможно, посещал наш город не один раз. И это остаётся, оседает в памяти. А затем воспроизводится в последующих текстах уже как речевой штамп.

Иными словами, елабужская легенда о Радищеве в этом издании была не просто повторена — здесь она с «лёгкостью в мыслях необыкновенной» закрепилась и стала уже чем-то само собой разумеющимся, превратилась как бы в общеизвестный факт.

Вообще книга эта наполнена какой-то совсем уж несусветной хлестаковщиной, на фоне которой радищевская легенда выглядит очень скромно. В очерке того же Сергея Маркова читаем: «На большом острове мы сделаем гидропарк с лодочной станцией, с Чертова городища пустим туда канатную дорогу… В оврагах, поросших соснами, березами, ракитником, будет парк, будут летать на дельтопланах⁷²⁾ и кататься на американских горках. Построим велотрек, летний театр наподобие греческого, каскад фонтанов…»⁷³⁾

«бывал и живал» в Елабуге воспринимается уже настолько банально, что, если бы он, не дай Бог, не был в Елабуге, это выглядело бы просто возмутительно.

Казалось бы, после книг 1980 и 1989 годов легенда о посещении Елабуги А. Н. Радищевым полностью сложилась и устоялась. Однако в XXI веке она неожиданным образом оказалась востребованной, расцвела, начала развиваться и усложняться.

Причиной этому стали создание в самом конце ХХ века в Елабуге музея-заповедника и его бурный расцвет в нулевые годы нового века, сделавший глухую провинцию известным и привлекательным туристическим городом, масштабное по провинциальным меркам празднование 1000-летия со дня основания города и — достаточно быстрое распространение интернета в стране.

«В своем главном произведении «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790 г.) он правдиво и сочувственно изобразил жизнь народа, резко обличил самодержавие и крепостничество. В 1790 же году сослан в Сибирь. По возвращению он с новой силой выступает за уничтожение крепостного права. В знак протеста против новых репрессий покончил жизнь самоубийством. С Елабугой имя Радищева А. Н. связано в связи с возвращением его из сибирской ссылки. В это время он посетил г. Елабугу. Посетил «Чертово городище», описал его в своем дневнике».

Тут легенда о Радищеве, посетившем Елабугу, зазвучала уже патетически: «обличил самодержавие», «с новой силой выступает за уничтожение крепостного права». Появились и новые смысловые оттенки: «По возвращению он с новой силой выступает за уничтожение крепостного права», «В знак протеста против новых репрессий покончил жизнь самоубийством».

Правда, само ядро легенды в данном варианте не претерпело существенных изменений: «В это время он посетил г. Елабугу. Посетил «Чертово городище», описал его в своем дневнике». А вот оформление, надо отдать должное, достаточно самобытное, — перед нами самостоятельный извод радищевской легенды, а не рядовой повтор версии 1980 года. При этом извод, отличающийся от канона не только пафосом, но и стилистическими оборотами во вкусе самого XVIII века: «в 1790 же году» или «связано в связи с». Читателя с развитым чувством стиля подобные обороты просто не могут не восхищать.

«Писатель А. Н. Радищев 27 мая 1797 г., возвращаясь из Илимской ссылки, куда по воле императрицы Екатерины II был отправлен за свою книгу «Путешествие из Петербурга в Москву», посетил Елабугу. Когда баржа, на которой ехал Радищев, стояла у пристани, писатель заинтересовался башней, возвышающейся над Камой. Проводник помог Радищеву подняться на гору и поведал историю городища и легенду, дошедшую до наших дней в его книге».

Очередной парафраз радищевской легенды издания 1980 года на ещё одном из елабужских сайтов. Здесь также добавились новые нюансы и появились небольшие отклонения от канона. Так «барка» путём незамысловатых орфографических метаморфоз превратилась в «баржу». Видимо авторы решили, что «баржа», в отличие от «барки», будет понятнее современному человеку.

Изменилась и дата посещения Елабуги. Если в академическом издании 1954 года, да и в изложении М. Д. Абзянова, запись А. Н. Радищева о Елабуге и Чёртовом городище помечена 21 мая, то у авторов этого сайта она переместилась на 27 мая.

Далее цитируется небольшой отрывок из радищевского текста о строительстве башни самим «диаволом». У А. Н. Радищева это место выглядит так: «сие здание построено точно диаволом, о чем в духовном правлении имеются записки». А у авторов сайта уже несколько иначе: «сие здание построено точно Диаволом, о чем в духовном правлении имеются записки».

Жажда писать всё, что только можно, или всё, что захочется и взбредёт в голову, с прописной буквы — явление сегодня очень распространённое. У нас все президенты — Президенты, все директора — Директора, так что было бы просто удивительно, если бы «диавол» не стал «Диаволом», — и смотрится лучше, и звучит гордо. Опять же получается, что Чёртово городище построил не какой-то там мелкий бес «из золотушных», а Сам.

называется «Чертово городище» — кладезь мифов». Она входит в цикл «Елабужские легенды» раздела «Мифы города». А предваряет страницу эпиграф: «Елабужане духовно богаче, и с ними нужно разговаривать на «Вы» (Минтимер Шаймиев)».⁷⁵⁾ На фоне подобного афоризма превращение «диавола» строчного в «Диавола» прописного, да ещё и выделенного жирным шрифтом, выглядит не просто уместным, оно становится неизбежным, — это уже не случайность, а внутренняя и органичная логика существования и развития легенды.

Словом, мартобря 86 числа А. Н. Радищев прибыл в Елабугу на барже…

Если барка трансформировалась в баржу, то уж дальнейшие метаморфозы загадочного плавсредства XVIII века были просто неизбежны. И баржа превратилась в плот.

«Святой ключ», — естественно, с прописной буквы.

Описав Чёртово городище, А. Н. Радищев буквально вслед за этим сообщает: «Отъехав несколько верст, выезжали смотреть святой ключ, находящийся в лесу в средине горы».⁷⁶⁾ По контексту записи понятно, что «отъехав несколько верст» означает, что караван коломенок после остановки возле елабужского городища продолжил плавание. И через несколько вёрст путешественники достигли святого ключа на берегу Камы, ключа, недалеко от которого много позднее вырос город Нижнекамск. Всякому, кто знаком с местной топографией хотя бы в пределах от Челнов до Свиногорья, ясно, что у А. Н. Радищева речь идёт именно об этом роднике.

Но ведь это мы так думаем и А. Н. Радищев так написал. А как было на самом деле — об этом лучше всего знают легенды, историки и журналисты. В челнинской газете «Новая неделя» (№27 от 6 июля 2007) была опубликована статья «Святой ключ: сюда не зарастает народная тропа», посвящённая описанию родника в Малом бору. Статья разбита на главки. Под заголовком «Здесь были Радищев и Шишкин» читаем: «Святой ключ, воду из которого еще в 1797 году пил проезжавший здесь русский просветитель Александр Радищев, сохранился до наших дней. Великий художник Иван Шишкин посвятил этому красивейшему месту картину «Святой Ключ близ Елабуги».⁷⁷⁾

Попутно автор статьи воспроизвела ещё одну старую елабужскую легенду о том, что И. И. Шишкин на картине «Святой ключ близ Елабуги» изобразил родник в Малом бору. Добавилась и такая неожиданная гидрографическая подробность: «Святой ключ несет свои воды в реку Тойма».

— источники разные, да и расположены они на значительном расстоянии друг от друга. Но современная журналистика жанр креативный.

А далее оказалось, что сюжет с посещением А. Н. Радищевым святого ключа неожиданно стал очень популярным.

Так как в российском интернете креативность развита высоко и выступает в многочисленных формах рерайтинга, копипастинга, копирайтинга и перепостинга для наполнения сайтов контентом — иначе говоря, в различных формах паразитных текстов, создаваемых творческими методами пересказа, переписывания и переделывания чужих работ, — то вариант радищевской легенды с посещением святого ключа оказался достаточно быстро растиражированным.

Интересно не только то, что среди различных изводов легенды о посещении Елабуги А. Н. Радищевым этот вариант оказался наиболее популярным и востребованным, но и то, что он фактически обрёл все признаки новой и самостоятельной легенды. И не факт, что первоисточником его послужила статья на сайте челнинской газеты «Новая неделя». Как правило, найти первоисточник какой-либо легенды в такой мифотворческой среде как интернет бывает крайне затруднительно, а иногда и просто невозможно.

Вот, например, совершенно замечательный отрывок публикации с сайта «Святой источник»:

«Во времена купеческой Елабуги, когда колокольный звон Елабужских церквей и соборов разливался далеко по окрестностям, вокруг города находилось семь святых целебных родников. С того времени, в неизменённом виде остался только один источник.

Святой Ключ Пантелеймона-Целителя — это целебный источник, ежегодно освящаемый в день Святого Пантелеймона. Находится он в лесном массиве Малый Бор, в очень живописной и экологически чистой местности, что в нескольких километрах от города.

Еще в 1797 году из Святого ключа пил проезжавший здесь русский просветитель Александр Радищев».⁷⁸⁾

Жанр выдержан блестяще. Что ни слово — сказка.

«Технотур»: «Знаменитый русский писатель А. Н. Радищев возвращался в 1797 году из сибирской ссылки. Проездом посетив вначале Елабужское «Чертово городище» и детально описав его, Радищев проплыл на плоту вниз по Каме несколько верст, чтобы попасть на Святой Ключ, находящийся в лесу, в середине горы…»⁷⁹⁾ И, похоже, что именно отсюда А. Н. Радищев поплыл на плоту из сайта в сайт по обширным водам российского интернета.

В 2007 году была издана книга «Краеведы Елабуги» (Авторы-составители Н. М. Валеев, И. В. Корнилова. — Елабуга: Издательство ЕГПУ, 2007. — 436 с. — Тираж: 2000 экз.).

Впервые после революции в этой книге были опубликованы многие уникальные тексты по истории Елабуги. В том числе и такие, которые ранее никогда не издавались. Книга нужная и очень интересная. Однако, с сожалением приходится признать, что она наполнена разного рода досадными погрешностями: фактическими ошибками, необоснованными утверждениями, никак не оговорёнными купюрами в публикуемых текстах.

«История Елабуги». Опубликована она, как следует из сноски, по машинописи, датированной 1941 годом. В главе «История Чертова городища» читаем: «В 1797 году, возвращаясь из Сибирской ссылки, г. Елабугу посетил А. Н. Радищев, побывал он и на Чертовом городище, которое описал в своем дневнике».⁸⁰⁾ В изложении событий М. В. Егоров значительно более скуп и сдержан, чем все последующие авторы. От легенды здесь только утверждение, что А. Н. Радищев посетил Елабугу. Ни пристани, ни барки, ни загадочного проводника, который показал путь и помог подняться к башне.

И хотя имя А. Н. Радищев появилось в диссертации В. М. Егорова задолго до выхода книги «Здравствуй, Елабуга», считать эту работу началом радищевской легенды мы не можем. До 2007 года она не была известна читателям. Да и особого оттенка легендарности в изложении елабужского историка нет.

О самом авторе диссертации в издании Елабужского педуниверситета сообщается следующее: «Судьба Виталия Михайловича также связана с Елабугой. В 1937 году после окончания исторического факультета Казанского государственного педагогического института он был направлен преподавателем истории в Елабужское педучилище… За пять лет до начала Великой Отечественной войны, переломавшей в числе десятков миллионов и жизнь Виталия Михайловича, он смог подготовить кандидатскую диссертацию «История Елабуги», обобщив весь накопленный к тому времени материал по истории Елабужского края. Диссертация, однако, не была защищена в связи с началом войны. По воспоминаниям студентов, в октябре 1941 года В. М. Егоров был призван в армию. О дальнейшей его судьбе ничего не известно».⁸¹⁾

Утверждение составителей о том, что М. В. Егоров обобщил «весь накопленный к тому времени материал по истории Елабужского края», кроме того, что это речевой штамп из области оформления учёных диссертаций, абсолютно ничем не обосновано. Чтобы убедиться в этом, вполне достаточно прочить опубликованную работу. Даже самоучка И. В. Шишкин в своей любительской «Истории города Елабуги» опирается на значительно больший круг источников, чем М. В. Егоров в своей диссертации.

Открыв работу, написанную в 1941 году, в самом её начале читаем:

«Сейчас город на Каме переживает вторую молодость в связи с открытием в недрах ее окрестностей черного золота (нефти).

Город растет, хорошеет, украшается новыми современными зданиями, покрывается асфальтом, благоустраивается».⁸²⁾

Что касается нефти, открытой в Елабуге накануне войны, то не берусь судить.⁸³⁾ «покрывается асфальтом», — это уже историческая сенсация. Или как говаривал титулярный советник Аксентий Иванович Поприщин: «Числа не помню. Месяца тоже не было. Было черт знает что такое».

Стоит ли удивляться после того, как мы узнали, что нефть в елабужском крае открыли в конце 30-х годов ХХ века, а сама Елабуга в начале 40-х годов того же века стала украшаться новыми современными зданиями, покрываться асфальтом и благоустраиваться, — стоит ли удивляться после этого, что А. Н. Радищев был ещё и автором работ по истории Елабуги?

Да и чему тут, собственно говоря, удивляться? Если он был в Елабуге, то почему бы ему не написать «Историю Елабуги», или, что ещё лучше, не сочинить поэму о богатыре, осадой и приступом взявшем Чортов замок и изгнавшем из оного диавола? Написал же он «песнь богатырскими стихами» — «Бова».

В самом конце книги «Краеведы Елабуги» опубликованы «Сведения об авторах работ по истории Елабуги». Как правило, такого рода приложения в изданиях научного характера содержат краткие биографические данные об авторах, чьи работы вошли в издаваемый сборник или антологию. Но в издании ЕГПУ сведения об авторах предваряют публикации их работ. В таком случае, можно было бы ожидать, что в этот перечень войдут справочные материалы биобиблиографического характера о тех, чьи работы не были включены в антологию. Но и это не совсем так.

причислить к авторам работ по истории Елабуги, да и то с оговорками.

В. К. Магницкий (1839-1901), как следует из перечня его работ, писал преимущественно не об истории, а об этнографии и филологии. Но если мы начнём перечислять тех, кто писал об этнографии елабужского края, список этот будет включать десятки имён.

П. Д. Шестаков (1826-1889) написал несколько заметок об Ананьинском могильнике и опубликовал ряд архивных документов по истории елабужского Троицкого мужского монастыря. Все они выходили на страницах «Известий общества археологии, истории и этнографии при Императорском Казанском университете». Однако в список «Авторов работ по истории Елабуги» он попал вовсе не поэтому, а потому, что: «Главная его заслуга заключается во введении и распространении инородческого образования в Казанском учебном округе…», а также потому, что он «…принимал участие в открытии в Елабуге реального училища…»⁸⁴⁾ Довольно странные мотивы для того, чтобы оказаться в числе историков Елабуги.

Впрочем, остальные участники этого списка вообще не имеют никаких оснований для того, чтобы попасть в число историков нашего города.

по Каме и Волге до Нижнего Новгорода. 17 сентября 1740 года осмотрел Чёртово городище.

То, каким образом Н. И. Делиль оказался в числе историков Елабуги, само по себе является исторической загадкой. Подробный дневник путешествия вёл другой участник экспедиции, студент Тобиас Кёнигфельс. Ему принадлежат в этом дневнике описания Чёртова городища, Елабуги и её жителей.

К. В. Лавреньев (1850?-1910) — автор дореволюционного учебника «География Вятской губернии. Курс родиноведения», в котором есть небольшая глава, посвящённая Елабуге. Но если перед нами не Лев Гумилёв, то увязать географию с историей будет достаточно сложно.

А. Н. Радищев (1749-1802) в «Записках путешествия из Сибири» трижды назвал Елабугу и уделил один абзац описанию Чёртова городища. Оказалось вполне достаточно, чтобы получить ранг историка Елабуги.

Н. П. Рычков (1746-1784) никогда никаких работ по истории Елабуги не писал. В «Журнале или Дневных записках путешествия Капитана Рычкова по разным провинциям российскаго государства, 1769 и 1770 году» опубликовал описания Елабуги и Чёртова городища. Подобно Делилю и Радищеву принадлежит не к историкам Елабуги, а к путешественникам, оставившим описания либо городища, либо города. Список подобных путешественников мог бы включить в себя также десятки имён. Особенно если поискать не только среди отечественных авторов.

— ещё один учёный путешественник, описавший городище в очерке «Замечания во время путешествия по берегам Камы и в Оренбургской губернии», опубликованном в 1834 году в журнале «Заволжский муравей».

Однако факт остаётся фактом. По мнению профессиональных историков Елабужского педуниверситета А. Н. Радищев принадлежит к числу «авторов работ по истории Елабуги». Елабужская легенда о Радищеве украсилась ещё одной, достаточно неожиданной подробностью.

Впрочем, уж не сама ли легенда повлияла на местных историков?

Безусловно, любая легенда — это тоже наша история, просто не учёная.

А вот, например, уроженец Елабуги писатель Д. И. Стахеев не станет легендой, даже елабужской. Нет в нём, при всех его писательских и человеческих достоинствах, тайны, а только трудная, честная жизнь и несчастная, по сути, судьба. И книг он написал много, и про Елабугу писал, и человек он был замечательный. А легендой не станет. Нет в нём того, из чего рождаются легенды.

Легенды, сказки, мифы нужны людям и нужны городам. Они делают нашу жизнь теплее, уютнее, человечнее. История без легенд, какая бы она ни была умная и учёная, точная и достоверная, выверенная по документам и фактам, будет скучна и пуста.

— был! И городище наше описал. И на святой ключ плавал — и в Малом бору, и в Нижнекамске. Туда так вообще махнул на плоту, как Гекльберри Финн. И с самодержавием он боролся, и против крепостничества выступал, и даже в знак протеста яду выпил.

Да конечно же! Без него, без этого пламенного борца с самодержавием в нашей истории появится некая, пусть и небольшая, пустота.

Был Александр Николаевич в Елабуге, был. И даже имя своё на стене башни гвоздём нацарапал: Радищев, 1797.

1) Цит. по: Орлов Вл. Радищев и русская литература. Л.: Советский писатель, 1952. Стр. 210.

2) Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 16 т. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1937-1959, т. 12. Стр. 32-33.

4) Радищев П. А. Александр Николаевич Радищев. — Русский вестник. Том восемнадцатый. Декабрь. Книга вторая. Москва, 1858. Стр. 397-398.

6) Павленко Н. И. Екатерина Великая. Москва, 2006. Стр. 281.

7) Эйдельман Н. Я. «Вослед Радищеву…» — http: //vivovoco.rsl.ru

8) «И первым, чью память благодарно почтил освобожденный народ, был Радищев. По инициативе Ленина и Сталина в Петрограде, возле Зимнего дворца — былого жилища царей, которым Радищев грозил плахой, напротив Петропавловской крепости, куда самодержавие бросило Радищева, 22 сентября 1918 года был воздвигнут памятник тому, кто «вольность первый прорицал».

Народный комиссар просвещения А. В. Луначарский произнес на торжестве открытия памятника вдохновенную речь, провозгласив славу «доблестному предку», «пророку и предтече революции», «революционеру с ног до головы», принесшему народу «сердце, полное святого гнева и горячей любви». — Орлов Вл. Радищев и русская литература. Л.: Советский писатель, 1952. Стр. 239.

10) Здесь и далее в тексте все даты приводятся по старому стилю.

11) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 287.

12) Радищев П. А. Александр Николаевич Радищев. — Русский вестник. Том восемнадцатый. Декабрь. Книга вторая. Москва, 1858. Стр. 417.

13) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 291.

— Русский вестник. Том восемнадцатый. Декабрь. Книга вторая. Москва, 1858. Стр. 403.

17) Граф Александр Романович Воронцов (1741-1805) — русский государственный деятель, брат известной княгини Е. Р. Дашковой.

18) Радищев П. А. Александр Николаевич Радищев. — Русский вестник. Том восемнадцатый. Декабрь. Книга вторая. Москва, 1858. Стр. 409.

25) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 290.

27) Радищев П. А. Александр Николаевич Радищев. — Русский вестник. Том восемнадцатый. Декабрь. Книга вторая. Москва, 1858. Стр. 417-418.

28) Штукенберг Иван Федорович (Johann Christian Stuckenberg, 1788-1856) — русский географ родом из великого герцогства Ольденбургского; образование получил в геттингенском, йенском и эрлангенском университетах. В 1807 г. прибыл в Россию и вступил в русскую военную службу. Служил в артиллерии, участвовал в походах 1812 и 1813 гг.; находился в сражениях при Смоленске, Бородине и Бауцене. Был действительным членом Русского географического общества.

31) Откуп — исключительное право, предоставлявшееся государством за определённую плату частным лицам (откупщикам) на сбор каких-либо налогов, а также продажу конкретных товаров.

32) Мухин А. Б. Савва Яковлев — купец, промышленник, предприниматель. — Вестник СПбГУ, Сер. 8., 2005. Вып. 4. Стр. 162.

35) Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Пермская губерния. Часть I. Составил Генерального штаба подполковник Х. Мозель. Санктпетербург, 1864. Стр. 211.

36) Русские водные пути и судовое дело в до-Петровской России. Историко-географическое изследование Н. П. Загоскина, Заслуженнаго Ординарнаго Профессора Императорскаго Казанскаго Университета. Казань, 1910. Стр. 428-429.

37) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 288.

38) Шапошников-Капустин А. Заметки о судоходстве по Дону и Воронежской губернии. — Воронежская беседа на 1861-й год. Санктпетербург, 1861. Стр. 110.

40) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 288.

45) Иван Корнилов. Волжские бурлаки. — Морской сборник. Том LX. №7, Июль. Санктпетербург, 1862, Часть неофициальная. Стр. 19-20. Мура — крошёный хлеб в квасу.

47) Шубин И. А. Волга и волжское судоходство (История, развитие и современное состояние судоходства и судостроения). М.: Транспечать, НКПС, 1927. Стр. 274-275.

50) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 288.

52) Полное собрание сочинений А. Радищева. Ред., вступ. ст. и прим. В. В. Каллаша. Т. I, II. М.: В. М. Саблин, 1907.

53) Полное собрание сочинений А. Н. Радищева. Под редакцией проф. А. К. Бороздина, И. И. Лапшина и П. Е. Щеголева. Т I, II. Изд. М. И. Акинфиева, СПб., б. г.

55) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 1-3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1938-1954.

56) Материалы экспедиции Ж. -Н. Делиля в Березов в 1740 г.: Дневник Т. Кёнингфельса и переписка Ж. -Н. Делиля. Сост. Н. В. Кирющенко, П. А. Кротов; отв. ред. С. А. Козлов. СПб.: Историческая иллюстрация, 2008.

57) Путешествие академика Николая Иосифа Делиля в Березов в 1740 году. Академика П. Пекарскаго. Санктпетербург, 1865. Стр. 54-55.

58) Журнал или Дневныя записки путешествия Капитана Рычкова по разным провинциям российскаго государства, 1769 и 1770 году. В Санктпетербурге при Императорской Академии Наук 1770 году. Стр. 44-45.

60) Недавно я наткнулся в интернете на любопытный текст, вносящий дополнительные нюансы в историю создания книги «Здравствуй, Елабуга». Он опубликован на страничке сетевого дневника Е. А. Беляевой и помечен 16 февраля 2011 г. «В 60-70-е годы прошлого столетия и частично 80-е наш район назывался Елабужским. После окончания Казанского государственного университета, я вернулась в районную газету «Новая Кама», в которой работала еще до учебы. Встретили меня с радостью, хотя редактором газеты был уже не Михаил Данилович Абзянов, а Геннадий Николаевич Митягин, до этого работавший ответственным секретарем. Елабужский райком партии поручил мне подготовить книгу об истории Елабуги, которой в 1980 году исполнялось 200 лет. Я собрала уже значительный материал и тут меня неожиданно пригласили на работу в промышленный отдел открывавшейся газеты «Вечерняя Казань». Уезжая из Елабуги, я оставила свои наработки Михаилу Даниловичу Абзянову, который стал составителем книги названной «Здравствуй, Елабуга», частично использовал мои идеи и материалы. Так что я имею право считать себя в какой-то мере причастной к этому труду».

61) Михаил Абзянов. Истоки. — Над шишкинским бором рассвет. Сборник очерков. Казань: Татарское книжное издательство, 1989. Стр. 102-111.

62) Так в книге. У А. Н. Радищева в ПСС: «на которой».

63) Здравствуй, Елабуга. Казань: Татарское книжное издательство, 1980. Стр. 17.

65) Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами Генерального штаба. Казанская губерния. Составил М. Лаптев. Санктпетербург, 1861. Стр. 380.

66) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 287.

70) Из-под кустика, из-под камешка. Русские народные песни, записанные в Елабужском районе в 1960-80-е годы. Составитель Н. А. Вердеревская. Елабуга: ЕГМЗ, 2011. Стр. 7.

71) Сергей Марков. Я хотел бы вернуться в Елабугу. — Над шишкинским бором рассвет. Сборник очерков. Казань: Татарское книжное издательство, 1989. Стр. 207.

73) Сергей Марков. Я хотел бы вернуться в Елабугу. — Над шишкинским бором рассвет. Сборник очерков. Казань: Татарское книжное издательство, 1989. Стр. 203.

75) Эпиграфы на странице этого сайта меняются автоматически под управлением скрипта. Вы можете попасть на другой. Мне повезло — я попал на этот. Впрочем, все остальные эпиграфы тоже весьма достойны.

76) Радищев А. Н. Полное собрание сочинений. Т. 3. М.;Л.: Академия наук СССР, 1954. Стр. 289.

80) Краеведы Елабуги. Елабуга: Издательство ЕГПУ, 2007. Стр. 249.

83) М. Д. Абзянов пишет, что первая нефть возле Елабуги была добыта 20 мая 1955 года. — См.: Над шишкинским бором рассвет. Казань, 1989. Стр. 132-134.