РАДИЩЕВ Александр Николаевич (1749–1802)
Русский мыслитель, основоположник революционной теории в интеллектуальном российском движении, поэт, общественный деятель.
Родился в Москве, в семье военного - (сержанта) Николая Афанасьевича Радищева и Фёклы Степановны - дочери капитана Семеновского полка Степана Ивановича Аргамакова.
(Всего у родителей А. Н. Радищева было 11 детей: Александр, Мария, Фаина, Моисей, Петр, Андрей, Настасья, Михаил, Степан, Федосья и Иосаф. В период смерти родителей, 1804 - 1805 гг., в живых осталось только четверо: Андрей, Михаил, Степан, Иосаф.
Дед Радищева по отцу — Афанасий Петрович Радищев, бедный калужский дворянин, был в потешных Петра Великого, был его денщиком, служил в гвардии и, наконец, женившись в 40 лет на богатой и весьма молодой девушке в царствование императрицы Анны Иоанновны, сделался полковником и командиром одного из малороссийских драгунских полков. Имел 300 душ крепостных крестьян].
Николай Афанасьевич Радищев, богатый помещик, в отличие от большинства представителей своего класса пользовался уважением крестьян за доброту и справедливость. Во время крестьянской войны под предводительством Е. И. Пугачева, когда восставшие громили усадьбы своих владельцев, Радищевы оказались в числе немногих дворян, не пострадавших на территории, занятой повстанцами. Существует предание, что во время Пугачевского восстания крестьяне этого села укрыли своего господина и спасли его от расправы. Этот эпизод формирующе повлиял на Радищева. В год казни Пугачева он как раз женился.
Детство (до 7-летнего возраста) провел в селе Немцове (Калужской губернии).
В 1757 г. после смерти деда семья переехала в имение бабушки - село Верхнее Аблязово (Саратовской губернии).
Подростком (в 1762 г.) Р. попал в Пажеский корпус и довольно близко познакомился с придворной жизнью: пажи прислуживали лицам царской фамилии, выполняли их поручения. Так что, изображая в главе «Спасская Полесть» своего «Путешествия» «нечто, сидящее во власти на престоле», писатель рукодствовался не только данными, полученными из вторых рук.
В 1766 г. двенадцать молодых людей — в их числе шесть пажей, зарекомендовавших себя успехами в изучении наук, — были посланы в Лейпциг для приобретения юридических и иных знаний — правительство испытывало нужду в квалифицированных чиновниках. В этой группе находился и Радищев.
Бунт студентов против надзирателя Бокума сплотил их в тесный круг единомышленников, во главе которого встал Ф. В. Ушаков. Между членами кружка сохранились на всю жизнь дружеские связи, не исключавшие резких идейных столкновений (полемика Р. с А. М. Кутузовым в 80— 90-х гг.). Пятилетнее пребывание за границей — на юридическом факультете Лейпцигского университета — он описал в «Житии Федора Васильевича Ушакова» (1789).
В университете будущий писатель слушал курсы по математике, психологии и метафизике у ученого и философа Христиана Вольфа; естественное, народное и гражданское право читал профессор Шотт.
В эти годы началось увлечение Радищева философией. Он изучал труды представителей европейского Просвещения, рационалистической и эмпирической философии, теоретиков естественного права (Т. Гоббса, С. Пуфендорфа, Г. В. Лейбница, X. Вольфа, Ж. Ж. Руссо, а также К. А. Гельвеция, Д. Дидро, И. Гердера, И. Канта).
Большую роль в идейной эволюции Радищева сыграла книга К. А. Гельвеция «Об уме». Когда французский просветитель, переживший из-за своего сочинения разнузданную кампанию нападок, узнал, что целая группа русских молодых людей с энтузиазмом штудирует его философский труд (об этом сообщил ему писатель Ф. М. Гримм, приехавший в Париж из Лейпцига), он был приятно удивлен и обрадован. Книга Гельвеция, осужденная Сорбонной, проклятая парижским архиепископом и римским папой, приговоренная к сожжению парламентом Парижа, указала Радищеву и его друзьям из лейпцигского кружка путь к решению многих мировоззренческих вопросов. По словам Радищева, читая ее, они учились мыслить.
В Лейпциге Радищев познакомился также с произведениями Ф. Вольтера, Д. Дидро и других видных деятелей французского Просвещения. С увлечением читал он их русских последователей, критические суждения которых касались социальных порядков России. Русским студентам были известны книга Я. П. Козельского «Философические предложения», тетрадки издававшегося Н. И. Новиковым сатирического журнала «Трутень».
Лейпцигский период знаменовал начало творческой биографии Радищева. Владея основными европейскими языками, он обыкновенно знакомился с произведениями непосредственно в подлинниках. В зрелые годы Радищев стал эрудитом, знавшим все сколько-нибудь значительные достижения общественной мысли.
Уже в юности в Радищеве сформировалось мировоззренческое ядро, его взгляд на соотношение духа и тела определён, конкретен, неизменен. Это — кредо:
«Я лучше ночь просижу с пригоженькой девочкой и усну, упоенный сладострастием в объятиях ее, чем, зарывшись в еврейские или арабские буквы, в цифири или египетские иероглифы, потщусь отделить дух мой от тела и рыскать в пространных полях бредоумствований, подобен древним и новым духовным витязям. Когда умру, будет время довольно на неосязательность, и душенька моя набродится досыта».
Правда, от Радищева же мы знаем и об оборотной стороне его молодого телуприслужнического пыла: «Любовь к потехам плотским наделила меня плодом безмерной чувств услады - сифилисом. И пусть потомки мои простят меня за тот яд, что я влил в их жизненные члены. Ваши бледные лица — мое то осуждение».
«В делах житейских всё зависит от расчета и уловки. Кто в них следует единому рассудку и добродетели, тот не брежет о себе. Благоразумие, а иногда и один расторопный поступок, далее возводят стяжающего почести, нежели его добродетели и дарования совокупно»), он вошел в жизнь с другим представлением о должном и достойном.
Богат был и его жизненный опыт. Возвратившись из Германии в 1771 г., Радищев служил протоколистом Сената (1771—73), обер-аудитором (военным прокурором) штаба Финляндской дивизии (1773—75), получил чин секунд-майора и вышел в отставку. С 1775 по 1777 г. Радищев жил в своем имении под Москвой.
С января 1778 до 1780 г. Радищев состоял на службе в Коммерц-коллегии в качестве асессора. В 1780 его назначают зам. советника, затем (с апреля 1790) советником таможенных дел петербургской Казенной палаты, т. е. управляющим таможней.
Служебная деятельность дала ему возможность познакомиться с людьми различных сословий, увидеть злоупотребления «власть имущих», социальную принадлежность церкви, узнать бедственное положение народа. Исследователи отмечают отзвуки пугачевских манифестов, которые слышны в его произведениях.
Первые же годы службы в России показали ему невозможность применить «для пользы отечества» полученные за рубежом знания (Полн. собр. соч., т. 1, 1938, с. 173). Резкой радикализации его взглядов способствует общая обстановка конца 60— нач. 70-х гг. Отказ Екатерины II от выполнения декларативных обещаний «Наказа» (1766), прекращение работы Комиссии по сочинению проекта Уложения (1767—68), явное нежелание принимать меры для облегчения участи крепостных «рабов» ставят в оппозицию к самодержавию радикальное крыло русских просветителей («Философические предложения» Козельского, сатирич. журналы Н. Новикова).
Человек редкой смелости и прямоты, он всем своим образом жизни подтверждал единство мыслей, слов и дел. Был непреклонен в отстаивании собственного мнения. В коммерц-коллегии он один не боялся возражать ее всесильному президенту. Радищев удивлял своих современников тем, что, руководя таможней, проявлял полнейшее бескорыстие — многие его предшественники и преемники сколачивали в таможне состояния, и это воспринималось как нечто само собой разумеющееся. С достоинством держал он себя и при дворе.
Радищев не был замкнутым человеком, но говорил обыкновенно очень мало и редко прежде, чем его спросят. Если же имел повод, то говорил хорошо и всегда весьма поучительно. Всегда он был сосредоточен и имел вид человека, не обращающего никакого внимания на то, что происходит вокруг него, и занятого предметом, который он обдумывает.
Радищев активно участвовал в литературной жизни:
сотрудничал в сатирических журналах Новикова и в «Беседующем гражданине», издававшемся «Обществом друзей словесных наук»;
«Размышления о греческой истории и о причинах благоденствия и нещастия греков» (1773) (при этом снабдив ее своими примечаниями, в которых, в противовес официальной идеологии, провозглашавшей самодержавие строем, единственно пригодным для столь обширного государства, как Россия, защитником «естественной вольности» людей («Наказ Екатерины Вторыя...». - СПБ, 1770. - п. п. 9—19, 57, 80 и др.), решительно осуждал самодержавие как «наипротивнейшее человеческому естеству состояние» (А. Мабли. Размышления о греч. истории... - СПБ, 1773. - С. 126, прим.);
публиковал собственные литературные произведения «Слово о Ломоносове» (1780), «Письма к другу, жительствующему в Тобольске по долгу звания своего"» (1782), оду «Вольность» (1781 - 1783) и др.
В своих произведениях Радищев не единожды упоминает великих героев древности, знаменитых современников — ученых, политиков, полководцев; в канве самых значительных рассуждений он использует цитатно или ссылается на 30 выдающихся умов человечества: Горация, Протагора, Сократа, Пифагора, Аристотеля, Сенеку, Цицерона, Пьера Бейля и Рене Декарта, Фрэнсиса Бэкона и Антуана Арно, Пьера Абеляра и Дени Дидро, Локка, Руссо, Монтескье, Франклина, Вольтера, Лейбница, Кондорсе, Гольбаха, Ламетри, Адама Смита, Иоганна Гердера, Джозефа Пристли и многих других.
Понятно, что подобный потенциал — это уже энциклопедичность, и человек с такой эрудицией не может не быть сам интересен. Творчество, оно ведь и из знания чужих творений!
В 1783 г. умерла горячо любимая жена Радищева Анна Васильевна. У них было пятеро детей, в том числе и Павел, от которого впоследствии стало известно о последнем периоде жизни отца и обстоятельствах его самоубийства.
После временного спада, связанного с событиями Крестьянской войны 1773—75, когда многие оппозиционно настроенные дворяне ушли в масонскую мистику, русская просветительская мысль вновь обретает утерянную было радикальную направленность и живой интерес к антифеодальной идеологии Запада; возобновляет писательскую деятельность и Радищев.
Преодоление этих кризисных явлений было в известной мере определено событиями Американской войны за независимость (1775—83). Революции в Америке и во Франции, за ходом которых Радищев внимательно следил, помогали ему «провидеть» будущее России.
В начале 80-х гг. Радищев познакомился с коллективным трудом энциклопедистов — 3-м изданием «Истории обеих Индий», авторы его (Рейналь, Дидро, Нежон и др.) заявляли о непрочности преобразований, совершаемых «просвещенными» деспотами без участия народов и помимо их воли; на страницах труда утверждалась идея прогрессивности гражданских войн, пропагандировались успехи вооруженной борьбы американских колоний за независимость. Пример вольной Америки «обнажил», по Радищеву, «мету» (т. е. цель) освободительного движения в России. В то же время банкротство просвещенного абсолютизма Екатерины II в России позволило Радищеву избавиться от остатков веры в «просвещение» монархов, свойственных авторам 3-го издания «Истории обеих Индий».
В 1785 г. Екатерина II наградила Радищева орденом Владимира. Этот орден был утвержден в 1782 г., его «днем торжеств» считалось 22 сентября. И, согласно статуту, им награждались отличившиеся по службе или «беспорочно» прослужившие 35 лет дворяне. Девизом ордена был стандартный по тем временам девиз: «Польза, честь, слава».
«Нашему Коллежскому Советнику Радищеву.
Усердная ваша служба, особливое в делах радение и искусство, и точное исполнение должностей с успехом и пользою государственною, обращают на себя наше внимание и милость. Мы желаем изъявить оныя пред светом, всемилостивейше пожаловали вас кавалером ордена нашего Святаго Равноапостольнаго князя Владимира четвертой степени, котораго знаки мы сами на вас возложа, повелеваем носить установленным порядком. Удостоверены мы совершенно, что вы, получа сие со стороны нашей ободрение, подщитеся продолжением службы вашей вящще удостоиться монаршаго нашего благоволения. В Санкт-Петербурге, сентября 22 дня 1784 года».
Получая орден от Екатерины II, Радищев, единственный из награжденных, нарушил обычай и не стал перед императрицей на колени.
Все изменилось после публикации в 1790 «Путешествия из Петербурга в Москву».
«Путешествие из Петербурга в Москву». На первый взгляд в ней не было ничего особенного. Произведения, в которых путешественники делились своими впечатлениями с читателями, обычны для XVIII в. Поэтому цензор, понадеявшись на «безобидность» жанра, пропустил рукопись в печать, не потрудившись ознакомиться с ее содержанием. Но после того как книга начала расходиться, оказалось, что никого она не оставляет безучастным. Она вызывала восхищение и ненависть, приобретала друзей и врагов. Слух о ней вскоре достиг императрицы.
Особое внимание императрица обратила на те места «Путешествия», где речь шла о религии и церкви. Она отмечала, что рассуждения автора «несходственны» и «совсем противны» закону Божию, десяти заповедям, святому писанию, православию, христианству вообще.
В это время еще свежи были впечатления от недавно закончившейся грандиозной крестьянской войны. Когда шли военные действия, даже столицы империи не чувствовали себя в безопасности, верхи общества переживали уныние и панику. И все же Екатерина II сочла, что Радищев — бунтовщик хуже Пугачева.
Действительно, Радищева прежде всего занимает судьба русского крепостного крестьянина; он показывает его "бесчеловечное угнетение" и моральное унижение, "обреченность тяжестью своих оков", положением "вола в ярме".
В отличие от Руссо и его последователей основы "человеческой общности" Радищев видел не в "гуманной природе людей", а в способности человека при определенных обстоятельствах проявлять предельную решимость отвоевать свободу личности, "очеловечить человека". Не во всех главах "Путешествия..." имеет место призыв "к возмущению". В гл. "Хотилов" дается проект реформ сверху, которые квалифицируются как "средство" предупреждения грядущей "пагубы зверств".
«самыми вредными умствованиями», попытку «произвесть в народе негодование противу начальников и начальства», «... неистовые изражения противу сана и власти царской» (Екатерина II, см. Д. С. Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева, 1952. - С. 244)
Радищев был объявлен государственным преступником за свои «богомерзкие сочинения». Палата уголовного суда вынесла Радищеву смертный приговор, который был утвержден сенатом. По случаю заключения мирного договора со Швецией, завершившего войну 1788—1790 гг., Екатерина II заменила Радищеву смертную казнь десятилетней ссылкой «в Сибирь, в Илимский острог на десятилетнее безысходное пребывание».
«На другой день после ареста и заключения Радищева в Петропавловскую крепость в руках С. И. Шешковского оказалась «повинная писателя», в которой он кратко излагал историю создания «Путешествия из Петербурга в Москву», признавал свою вину и просил о помиловании. При каких обстоятельствах была написана эта «повинная», мы не знаем. Возможно, свою роль здесь сыграл А. Р. Воронцов...
Радищев раскаивался, но не в издании «Путешествия из Петербурга в Москву», а в написании «повинной». Слухи о ней, как видно, распространились достаточно широко, в чем в первую очередь была заинтересована сама же императрица. В замечаниях на книгу Радищева она, между прочим, писала: «... Много таковых вралей мы видели и имели между раскольниками, и твердые те сердца бывают суще потом утурапленные». Она не сомневалась, что и Радищев будет сломлен, унизится до мольбы перед нею. Надо было дискредитировать его и в общественном мнении, использовав для этого ту же самую «повинную». В какой-то мере это ей удалось.
В «толпе» решительно осуждавших книгу Радищева находились, между прочим, московские масоны. Один из них писал в Берлин А. М. Кутузову 1 августа 1790 года: «Теперь скажу тебе, что посвятивший некогда тебе книгу (имеется в виду «Житие Федора Васильевича Ушакова», посвященное, как и «Путешествие из Петербурга в Москву», Кутузову. — А. Т.) и учившийся с тобой в Лейпциге находится под судом за дерзновенное сочинение, которое, сказывают, такого роду, что стоит публичнаго и самаго строгаго наказания... Он точно достоин участи, ему угрожающей, почему и огорчаться о нем ты не должен...» Другой, более «сердобольный» корреспондент Кутузова дополнял: «... Радищев, подлинно, сослан на 10 лет в одно отдаленное место в Сибири, с лишком за 5000 верст от Москвы... Он, сказывают, в раскаянии... Приключение сего несчастнаго, конечно, болезненно сердцу твоему, привыкшему от самой юности любить его... Впрочем сие мучительное, конечно, для тела состояние, в котором он ныне находится, может быть, полезно будет душе его, яко могущее ему поспособствовать увидеть свои заблуждения, обратиться на путь христианский».
«раскаянии» Радищева распространились не только в Москве и Петербурге, но и на маршруте, которым он следовал в ссылку. Этому поневоле могли способствовать письма А. Р. Воронцова губернаторам разных городов с излагавшимися в них просьбами оказывать помощь «несчастному». Не трудно представить, как тяжело и унизительно было чувствовать это автору «Путешествия из Петербурга в Москву», обращавшемуся к «сочувственникам» и призывавшему ни при каких обстоятельствах не отступать от своих убеждений: «... Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни же самой смерти. Пребудь незыблем в душе твоей, яко камень среди бунтующих, но немощных валов. Ярость мучителей твоих раздробится о твердь твою, и если предадут тебя смерти, осмеяны будут, а ты поживешь на памяти благородных душ до скончания веков...»
Понимая, что вынужденная «повинная» способствовала распространению слухов о раскаянии, Радищев не мог не искать случаев и способов опровергнуть их. Однако психика его была уже надломлена. Он уже не дорожил собой и порою готов был даже уйти из жизни».
(А. Г. Татаринцев. А. Н. Радищев: Архивные разыскания и находки)
В этот период другом Радищеву стала славная русская женщина Елизавета Васильевна Рубановская, сестра ранее умершей жены Радищева, которая продала свой дом в Петербурге и отправилась вместе с Александром Николаевичем в Сибирь. Она скончалась 7 апреля 1797 г. в Тобольске по пути из Сибири.
«... Обросший бородой, изможденный заключением, Радищев был выведен из тюрьмы и посажен в кибитку.
«в работу», то есть на каторгу, повело себя с ним как с каторжным разбойником. Его заковали в кандалы, надели на него нагольную шубу и отправили за тысячу верст.
Радищев ехал в далекое холодное изгнание. На многочисленных остановках на него глазели, как на медведя, интересуясь узнать, почему преступник обличием барин, а между тем он в кандалах и, как оказывалось из расспросов, осужден не за грабеж и убийство. Наперерыв спрашивали: «За что же его?.. За что?»» (О. Д. Форш. Радищев)
Ни Петропавловская крепость с ее страшным режимом, ни ожидание смерти после вынесения приговора, ни ссылка, куда он был отправлен в кандалах, не изменили Радищева.
Прибыв в январе 1792 г. в глухой Илимск, находившийся более чем в пятистах верстах к северу от Иркутска (тогда в нем было всего около полусотни домов), писатель уже через несколько дней приступает к созданию трактата «О человеке, о его смертности и бессмертии».
Трактат, написанный в свободной манере, в форме обращения к сыновьям, представляет собой философское исследование. При его создании было использовано множество произведений, преимущественно французских, немецких и английских авторов. Работа над этой философской монографией поглотила у Радищева все годы его сибирской ссылки. Естественно, что произведение, в которое было вложено столько сил, он рассчитывал довести до широкого читателя. И хотя ему не удалось увидеть его
— в 1809 г.
Вряд ли можно сомневаться в том, что, создавая трактат, автор рассматривал его как подцензурный. Трактат состоит из четырех книг.
В первых двух, доказывается, что представление о бессмертии души не что иное, как воображение, сон, пустая мечта. В следующих книгах, т. е. в третьей и четвертой, приводятся доводы в пользу того, что отрицалось в предыдущих. Читателю предоставляется возможность сделать выбор самому, присоединиться к той системе взглядов, которую он, взвесив все «за» и «против», найдет более правдоподобной, ясной и очевидной.
Нашего современника такая позиция автора способна удивить и озадачить. Однако восприятие подобных, внешне противоречивых произведений аудиторией прежних времен не было тождественно нынешнему. Подобный прием — параллельное изложение взаимоисключающей информации — широко использовался в философии различных стран и до Радищева. Представленные в трактате религиозные идеи были достаточно тривиальны. О бессмертии души постоянно шла речь в многочисленных церквах империи, на уроках «закона божьего», на страницах теологической литературы. Поэтому разделы трактата, повествовавшие о бессмертии души, вызывали совсем не тот интерес, чем те, которые его отвергали. Тенденциозность этого произведения Радищева, ныне приглушенная временем, весьма чутко фиксировалась в иную историческую эпоху: мыслящими людьми книга воспринималась как противодействующая религии.
В ссылке писателем также были созданы «Сокращенное повествование о приобретении Сибири» и «Письмо о Китайском торге».
В 1796 г. умерла Екатерина II и на престол вступил Павел I. Неприязнь нового императора к своей предшественнице оказалась благом для тех, кто был репрессирован при прежнем режиме. В 1797 г. Радищеву было позволено поселиться в родовом поместье Немцово (в 2 км от Малоярославца). Здесь он должен был жить, никуда без особого разрешения не выезжая и находясь под полицейским надзором. Даже для того, чтобы съездить в Саратовскую губернию к ослепшему отцу и разбитой параличом матери, писателю пришлось обращаться с просьбой к самому императору.
Освобождение из деревенской глуши принес дворцовый переворот 1801 г., возведший на престол Александра I. Правительством намечаются перемены и реформы.
Радищеву разрешен переезд в столицу. Здесь он был привлечен в Комиссию графа П. В. Завадовского по составлению Свода законов. Радищев проявил большую активность: он составил записку «О законоположении», «Проект гражданского уложения» и другие проекты, в которых опять развивал идеи уничтожения крепостного права, табели о рангах, требовал запрета продажи крестьян в рекруты, отмены телесных наказаний и пыток, введения суда присяжных, публичного судопроизводства, свободы слова и печати.
На новом месте службы А. Н. Радищев по-прежнему «обнаруживал свой свободный образ мыслей», так что граф А. Р. Воронцов даже приветствовал его однажды при других словами: «Здравствуйте, господин демократ!». Но дело не обошлось шутками. Председатель Комиссии П. В. Завадовский, который в свое время подписал смертный приговор Радищеву, считал его взгляды опасными и, напомнив о суде 1790 года, «дал ему почувствовать, что он в другой раз может подвергнуться подобной беде, и даже произнес слово «Сибирь». Сослуживец А. Н. Радищева Н. С. Ильинский, беседовавший с ним о его книге и не одобрявший ее, сообщает, что граф Воронцов, потеряв терпение, «жестоко выговаривал Радищеву и требовал, чтобы он перестал заниматься вольнодумством», иначе с ним «поступлено будет хуже прежнего». После такой угрозы Радищев «сделался задумчив, стал беспрестанно тревожиться. Он был всем недоволен... Его беспокойство и волнение ежедневно усиливались...» .
«крепкой водкой» [Крепкая, или «царская», водка — смесь кислот: азотной HN03 (1 объем) и соляной HC1 (3 объема). Сильнейший окислитель, в котором растворяется золото и платина, не поддающиеся действию ни одной известной кислоты], приготовленной для вытравливания мишуры поношенных эполет старшего сына, и выпивает разом. В ту же минуту берет бритву и хочет зарезаться. Старший сын заметил это, бросился к нему и вырвал бритву. «Я буду долго мучиться», - сказал Радищев.
Как видим, последовательность и взаимосвязь событий и действий Радищева в изложении его сына предельно ясны: писатель не скрывает прежнего образа мыслей — его строго предупреждают, грозят новой расправой — он всё более тревожится, что-то обдумывает, обращаясь к детям с вопросом: «Ну что, детушки, если меня опять сошлют в Сибирь?» — исключает такой исход и, наконец, делает последний и всё разрешающий шаг. Словами «вдруг схватывает», «выпивает разом» в рассказе П. А. Радищева подчеркнуто, что делается это не «по ошибке», а сознательно, после глубоких и тяжелых раздумий: «Жить или не жить?»
Если бы он хотел запить лекарство, то не «схватил» бы стакан «вдруг» (то есть неожиданно для присутствующих при этом) и уж, конечно, не выпил бы его «разом», ибо моментально понял бы, что в стакане — не вода, а яд. «Пусть так, — скажет, может быть, кто-то из читателей, — но бритва... Зачем же сначала выпивать яд, когда он мог бы сразу зарезаться бритвой?» Оставим этот вопрос психологам. Может быть, найдется еще писатель, который сможет представить своего героя - Радищева, находящегося в со- стоянии величайшей внутренней напряженности, ищущего и не находящего выхода, мысленно обозревающего всю свою трудную жизнь, с которой он прощался до сих пор уже не раз и теперь вдруг решивший скорее прекратить мучения любым способом, «железом острым или ядом» — что под рукой, что бросилось в глаза — вначале яд, затем — бритва... Радищев — скажем так — знал, что делал, хотя с точки зрения формальной в его действиях логики как будто не было. Только до формальной ли логики ему было! Далее П. А. Радищев сообщает о лейб-медике Виллие, спросившем А. Н. Радищева, «что могло побудить его лишить себя жизни». Ответ был продолжительный, бессвязный. Виллие сказал: «Видно, что этот человек был очень несчастлив». К великому сожалению и неизвестно почему, сын писателя, так подробно и точно зафиксировавший детали этого дня, не воспроизвел ни одного слова из «продолжительного» ответа А. Н. Радищева, что помогло бы понять ход его мыслей перед тем, как «лишить себя жизни». Словно бы восполняя это упущение, П. А. Радищев заключает: «... В первом часу пополуночи Радищев скончался». «Потомство отомстит за меня», — писал он незадолго до своей смерти». Так — через недвусмысленный вопрос Виллие (исключавший какую-либо «случайность») и слова самого Радищева о потомстве — самоубийство еще раз поставлено его очевидцем в прямую связь с гонениями и угрозами». (А. Г. Татаринцев. А. Н. Радищев: Архивные разыскания и находки).
На протяжении всего XIX в. шел процесс освобождения творчества Радищева от запретов. Оно осознавалось как наследие всей эпохи Просвещения, как подлинное завещание новым поколениям граждан, носителям традиций русской национальной культуры.
— мир в целом (космос, Вселенная), его "поднебесное выражение" (земная природа — окружающие человека материальные и духовные формы, "среда").
Задача философских изысканий — выработать представления о "вещественности" (материальности), "мысленности" (сознании), толкование природы идеального (психического), проблем смертности и бессмертия человека, познания им внешнего мира (о "средствах" и "силах" этого познания) и т. п.
Сильная тенденция к материалистическому (реалистическому) монизму нередко сочеталась в рассуждениях Радищева с выраженными элементами деизма и дуализма, с построениями в пантеистическом духе. Согласно Радищеву, в глубине веков, в "пучине пространства" имело место "нечто недостаточно организованное", "хаос". При этом "целое" и вместе с тем "бесконечное бытие" Радищев рассматривал как материал для "творческой силы" (Бога). Эта сила сообщила "вещественному материалу" некий "первый мах", который привел к "первосдвигу", а затем и "постоянству колебаний и движений", заполнивших мировое пространство, "объединивших" частицы, ставшие основанием формирования земной тверди, ее разнообразных форм. Если Бог есть нечто всемогущее, абсолютное, всесильное, то тогда Бог — это Природа, которая всемогуща, абсолютна, всесильна.
Одним из основных законов природы Радищев считал закон совершенствования и самосовершенствования ее форм — от "неодушевленных" до "живых существ" и человека. Он допускал возможность порождения живого из неживого в результате "напряжения вещественности", действия "натуральных стихий", организации мельчайших оснований бытия природы — атомов и корпускул. Идеи трансформизма развивались Радищевым в единстве с эволюционными представлениями.
Человек, его сущность, место и роль в мире — центральная проблема миропонимания Радищева, основная тема его главного философского сочинения "О человеке...".
Во 2-й — раскрываются некоторые важные возможности сравнительно-исторического метода, выявляется природа живого, связанного с элаборацией — законом превращения "простых", "несложных" сил в силы сложные, "тончайшие".
Истолкованию характера "человеческой мысленности", природы психического, идеального, духовного и душевного посвящена 4-я кн.
В двух, последних кн. автор уделяет внимание вопросам гносеологии.
В процессе своих исследований Радищев опирался на данные анатомо-этнографической коллекции Петербургской кунсткамеры, использовал достижения эмбриологии, зоологии, сравнительной анатомии, физиологии животных и человека.
формами непреходящего существования и даже "влитого разума".
Вместе с тем он подчеркивал особенности человека по сравнению с миром живых существ:
1) "возничный" (вертикальный) образ хождения,
2) "истинное отличие человеческого мозга", несравнимо возвысившего разум человека,
3) "чудодейственная речь",
5) способность к трудовой деятельности благодаря развитию руки.
Антропологическую аргументацию Радищев базировал на трудах П. Кампера, И. Г. Гердера, И. К. Лафатера, Каверзнева — крупных антропологов XVIII в.
Радищев пытался противопоставить метафизике в ее механистическом и органицистском вариантах принципы динамичной антропологии, о чем свидетельствует его частое обращение к эволюционной лексике.
Радищев — сторонник «теории естественного права», яростный противник рабства и аналогичных ему форм угнетения человека человеком:
«Человек родится в мир равным во всем другому. Все мы одинаковые имеем члены, все имеем разум и волю. Следовательно, человек без отношения к обществу есть существо, ни от кого не зависящее в своих деяниях. Следовательно, тот, кто восхощет его лишить пользы гражданского знания, есть его враг». ( Ср. с теорией Аристотеля: «Сама природа расположила уже род смертных так, что одна и притом гораздо большая часть оных должны непременно быть в рабском состоянии...») несостоятельна и вздорна. Людей делает рабами не природа, а общественные условия»).
Философские воззрения Радищева несут не себе следы влияния различных направлений европейской мысли его времени.
Он руководствовался принципом реальности и материальности (телесности) мира, утверждая, что «бытие вещей независимо от силы познания о них и существует по себе». Согласно его гносеологическим воззрениям, «основанием всего естественного познания является опыт». При этом чувственный опыт, будучи главным источником познания, находится в единстве с «опытом разумным». В мире, в котором нет ничего «опричь телесности», свое место занимает и человек, существо столь же телесное, как и вся природа. У человека особая роль, он, по Радищеву, представляет собой высшее проявление телесности, но в то же время неразрывно связан с животным и растительным миром. «Мы не унижаем человека, – утверждал Радищев, – находя сходственности в его сложении с другими тварями, показуя, что он в существенности следует одинаковым с ним законам. И как иначе-то быть может? Не веществен ли он?»
Принципиальным отличием человека от прочих живых существ является наличие у него разума, благодаря которому тот «имеет силу о вещах сведому». Но еще более важное отличие заключается в способности человека к моральным действиям и оценкам. «Человек – единственное существо на земле, ведающее худое, злое», «особое свойство человека – беспредельная возможность как совершенствоваться, так и развращаться». Как моралист Радищев не принимал моральную концепцию «разумного эгоизма», считая, что отнюдь не «себялюбие» является источником нравственного чувства: «человек есть существо сочувствующее».
Будучи сторонником идеи «естественного права» и всегда отстаивая представления о естественной природе человека («в человеке никогда не иссякают права природы»), Радищев в то же время не разделял намеченное Руссо противопоставление общества и природы, культурного и природного начал в человеке. Для него общественное бытие человека столь же естественно, как и природное. По сути дела, между ними нет никакой принципиальной границы: «Природа, люди и вещи суть воспитатели человека; климат, местное положение, правление, обстоятельства суть воспитатели народов». Критикуя социальные пороки российской действительности, Радищев защищал идеал нормального «естественного» жизнеустройства, видя в царящей в обществе несправедливости в буквальном смысле социальное заболевание. Такого рода «болезни» он находил не только в России. Так, оценивая положение дел в рабовладельческих США, он писал, что «сто гордых граждан утопают в роскоши, а тысячи не имеют надежного пропитания, ни собственного от зноя и мрака укрова».
“О человеке, о его смертности и бессмертии» Радищев, рассматривая проблемы метафизические, остался верен своему натуралистическому гуманизму, признавая неразрывность связи природного и духовного начал в человеке, единство тела и души: «Не с телом ли растет душа, не с ним ли мужает и крепится, не с ним ли вянет и тупеет?». Одновременно он не без сочувствия цитировал мыслителей, признававших бессмертие души (И. Гердера, М. Мендельсона и др.). Позиция Радищева – это позиция не атеиста, а скорее агностика, что вполне отвечало общим принципам его мировоззрения, уже достаточно секуляризованного, ориентированного на «естественность» миропорядка, но чуждого богоборчеству и нигилизму.
Трактат построен на принципе сознательного противопоставления двух «противоположностей» — аргументов материализма и идеализма за смертность или бессмертие души (соответственно 1-2-я и 3-4-я книги трактата).
1-я книга четко формулирует материалистическое решение основног вопроса: «... бытие вещей независимо от силы позналия о них и существует по себе» (Полное собрание сочинений. Т. 2. - С. 59); движение — коренное свойство «вещественности», время и пространство — объективные формы бытия вещей. Напротив, «метафизические» доводы 3-й кн. исходят из первичности духа: «без мыслящего существа не было бы ни прошедшего, ни настоящего, ни будущего; не было бы ни постепенности, ни продолжения; исчезло бы время, пресеклося бы движение...» (там же. - С. 109).
В 1-й и 2-й книгах психика человека рассматривается как действие телесных органов, «сложения» человека. Обратное утверждает 3-я книга: организация вещества не может создавать новых качеств в силу «простоты» и «неделимости человеческой мысли», она является свойством особой нетленной «духовной» субстанции. Примеры «творческой деятельности души» во время сна, у лунатиков, сумасшедших, факты существования произвольных движений и т. д. говорят о «полной власти» души над телом.
В 1-й книге рассмотрение места человека на «лестнице творений» природы показывало, что он подчинен, как и все на земле живущее, «законам» вещественности, сходен с животными не только строением его тела, но и самой «способностью размышлять».
«лестницы» вело к противоположному заключению: человек принципиально отличен от всех земных творений своей «двуестественностью», только он обладает специфической «духовной силой».
Та же явственная восходящая «постепенность» всех известных нам существ заставляет предполагать дальнейшую эволюцию человека в загробном мире «духов» (см. там же. - С. 112). Наконец, если в 1-й книге утверждался принцип познаваемости мира, к человеку был обращен призыв «дерзать» в познании «сокровеннейших недр природы», то в ряде мест 4-й книги Радищев, напротив, советовал ему «усмириться» в своих надеждах познать мир: «человеческий разум вещей не познает», «внутреннее существо вещей нам неизвестно».
Отмежевываясь от доводов за смертность души, Радищев сопровождал их выпадами против «тигров», «человеконенавидцев», лишающих людей надежды «будущия жизни». Однако автор предупреждает читателя, что его влечет к идеализму не рассудок, а потребность в самоутешении, сердце, изнемогшее от разлуки с друзьями; читателю предоставляется самому выбирать те доводы, «кои наиболее имеют правдоподобия», руководствуясь только «светильником опыта» и удалив «все предрассудки, все предубеждения». Это ключевое положение подчеркивает объективную неравноценность приводимых Радищевым материалистических аргументов, построенных на опытных фактах науки, и идеалистич. рассуждений, основанных на «нутрозрении», оторванном от окружающего мира, «гаданиях» и «мечте».
Обращение к источникам трактата дополнительно выявляет различную степень оригинальности обеих его частей.
Так, «метафизические» доводы 3-4-й книг оказываются зачастую буквальным пересказом идеалистических концепций Мендельсона («Федон, или О бессмертии души», 1764, рус. пер. - СПБ, 1837) и И. Гердера («Идеи к философии истории человечества», 1784—91, сокращ. рус. пер., 1829; «Ǘber die Seelenwandrung», 1785).
«гадательность» излагаемых взглядов; этот скептицизм в 4-й кн. переходит в прямое отрицание доводов идеалистов. В 1 - 2-й книгах Радищев дает более самостоятельную трактовку естественно - научных и философских вопросов, дополняя в целом ряде моментов взгляды своих учителей — Гельвеция, Дидро, Пристли, Гольбаха и др.
Отрицая наличие непроходимой грани между духом и телом, Радищев доказывает, что и «разумное вещество» может обладать всеми свойствами «вещественности». Хотя незавершенность концепции и нечеткость терминологии часто заставляют Радищева переносить на «мысленность» механические свойства материи (дискретность, протяженность и т. п.), однако сам он постоянно сознает опасность вульгарно-механистической трактовки: «... не бойся, я мысленностп твоей на безмен не положу», жизнь, чувствование, мысль «... суть нечто более, нежели просто движение, притяжение и отражение, хотя сии силы в произведении сих свойств много участвуют, вероятно» (там же. - С. 85, 86).
Радищев подчеркивает разнородность и множественность материальных «стихий», лежащих в основе всего сущего. Одно из главных средств природы есть «организация», благодаря которой и возникают «почти новые вещества», «совсем новые явленпя», в том числе жизнь, свойственная «... не одним животным, но и растениям, а, вероятно, и ископаемым...»; окончательно тайна жизни будет раскрыта, «... когда искусством можно будет производить тела органические» (там же - С. 88).
Разбор физических теорий Радищев завершает рассмотрением понятий о Боге. Если до этого в трактате встречаются обращения ко «всесильному», то теперь, опираясь на вывод о неразрывной связи материи и движения, Радищев отбрасывает само понятие о «всесильном» (см. там же. - С. 81) (правда, в ряде других произведений Радищева имеются деистические высказывания).
В первых двух книгах Радищев выявляет гносеологические корни идеалистических представлений о бессмертии души и божественной первопричине. И на ступени опыта, и на ступени рассуждения все заблуждения исходят не от вещи, а от самого человека. На первой нам могут помешать обманчивые «расположения нашей чувственности», создающие ложные представления о вещах, и ошибки разума, ложно воспринимающего «отношение вещей между собою» (там же. - С. 60, 61).
«... союз вещей с законами силы познания и законами вещей», т. е. познаем бытие вещей, «... не испытуя от них перемены в силе понятия нашего», заблуждения становятся особенно многочисленными (там же. - С. 60). Как наши силлогизмы, так и метод сравнения и «сходственности» (аналогия) могут вести и к «светлейшим и предвечным истинам, и к неисчислимым и смешнейшим заблуждениям». Примерами подобных заблуждений выступают либо «нутрозрительные» доводы идеалистов, не желавших видеть «окрест нас разрушение всеобщее», либо умозрительные аналогии Лейбница и других идеалистов, распространявших на загробный мир закон постоянного «совершенствования» и наблюдаемые в природе метаморфозы живых существ.
Отбрасывая доводы идеализма, Радищев постоянно стремится переосмыслить в материалистических частях трактата ряд диалектических идей и естественно - научных данных школы Лейбница. Понимая, что «заблуждение стоит вскрай истине», он дает в 1-й книге материалистическое толкование гердеровской идее восходящей сложности форм природы, принимает его антропологическую характеристику человека, положение о единстве органа и его функции и др. Если у идеалистов диалектическое положение Лейбница — «настоящее чревато будущим» — носило мистический оттенок (совершенствование — цель человека и на земле и за гробом), то к диаметрально противоположному выводу приходит Радищев: «Ведай, что всякое состояние вещества, какого бы то ни было, естественно предопределяется его предшедшпм состоянием... До зачатия своего человек был семя, коего определение было развержение. Состояние жизни приуготовляло расположение и разрушение. Когда же жизнь прейдет, почто мечтать, что она может продлиться?» (там же. - С. 95). Диалектический характер носит и общий замысел трактата — столкновение двух «противоположностей» по вопросу бессмертия души (ср. вторую антиномию Канта).
Предприняв своеобразную попытку подвести итог борьбе французского и английского материализма (Дидро, Гольбах, Пристли и др.) против немецкого идеализма, Радищев не сумел преодолеть метафизическую слабость материализма 18 в. Механистическая ограниченность сказывается в терминология, нечеткости и главным образом в неспособности переосмыслить «чувственные доводы» идеализма — спекуляцию на фактах активности человеческой психики.
Характерно сосредоточение внимания Радищева на проблемах человека, нравственности, обществ, устройства. Антропология Радищева предполагает не только интегративный характер человеческой деятельности (ее материальных и интеллектуальных аспектов), но и глубинную, генетическую общность материи и духа, физического и психического. С православно-рус. культурой связано и безусловное признание Радищевым реальности материального, вещественного. Бог в его понимании — духовный абсолют, всемогущий и всеблагой устроитель мира.
Радищев близок к идеям «естественной религии». Вещество мыслится живым, организмы образуют непрерывную лестницу существ, располагающихся по степени совершенства. Люди — сродни всему природному. Гл. особенности человека — разумность, различение добра и зла, безграничные возможности возвышения (как и развращения), речь и общительность. В познании чувственное и рациональное слиты воедино. Цель жизни — стремление к совершенству и блаженству. Бог не может допустить ложности этой цели. Значит, душа должна быть бессмертной, постоянно совершенствоваться, получая все новые воплощения. Отдельный человек формируется в обществе под воздействием воспитания, природы, вещей. «Воспитатели народов» — геогр. условия, «жизненные потребности», способы правления и ист. обстоятельства. Достижение общественного блага связывалось Радищевым с реализацией естественных прав, в которых выражены естественные устремления человека. Общество необходимо радикально преобразовать с тем, чтобы восторжествовал естественный порядок. Это — путь прогресса. В поисках способа такого преображения России Радищев возлагал надежды и на просвещенных правителей, и на народ, когда он, устав от подавления своей природы, восстанет и завоюет свободу осуществления естественных прав. Утопизм ожиданий предопределил драму жизни и идей философа.
"веку Просвещения" Радищев обосновывал принципы народовластия (демократии), республиканизма (антимонархизма), свободы слова и вероисповедания. Он был одним из родоначальников российской освободительной традиции — ее идейным обоснователем и гуманистическим толкователем.
Идеи западноевропейского Просвещения весьма органически соединялись у Радищева с отечественной духовной традицией. Радищев смело утверждал новую светскую идеологию, гуманизм, свободомыслие, ценности Разума, Свободы личности, Прогресса, Народного блага. Служение правде, в которой истина и справедливость нерасторжимы, Радищев принимал как свое жизненное призвание и следовал ему подвижнически.
В «Путешествии...», «О человеке» Радищев высказал ряд интересных мыслей по эстетике. Способность эстетического восприятия он связывал с развитием органов чувств, считая «соучаствование» важнейшей особенностью человека. В создании поэтических и других произведений искусства огромную роль, по Радищеву, играет сила воображения, нередко отрывающая людей от почвы реального мира. Особенно ценны высказывания Радищева о социальной обусловленности эстетического вкуса (отличие народных понятий о красоте от вкусов «боярынек Московских и Петербургских»), мысли о бессмысленной помпезности египетских пирамид и др. (Полное собрание сочинений. Т. 1. - С. 302).
Идейное наследие Радищева играло важную роль в духовной жизни России, оказало влияние на Пнина, Попугаева, П. Челищева, Каржавина. Демократическим, революционным и гуманистическим идеям Радищева отдавали должное декабристы, петрашевцы, революционные демократы 60-х гг. XIX в., деятели "Народной воли", социал-демократы. Его убеждения были близки духовным интересам Герцена, Чернышевского, Плеханова. Бердяев называл Радищева родоначальником русской интеллигенции.
Учреждая общество, свободные люди кладут «предел» своим желаниям, образуя «общу власть» и «закон». Однако правитель забывает «клятву», данную народу, попирает мечом «уставы» общества, союз «суеверия политического и священного» — царской власти и веры, закрепляет несправедливый строй.
Радищев сознает: вековую тяжбу народов с государями решает не формальное право, а сила: «Но на что право, когда действует сила? Может ли оно существовать, когда решение запечатлеется кровию народов?» (Полное собрание сочинений. Т. 1. - С. 263). Реальные средства восстановления попранного монархом народного суверенитета он ищет в 80-е гг. в истории победоносных народных революций. Закономерность революций связывается с неспособностью абсолютизма смягчить гнет: Единоначальство, «простирая повсеместную тяготу», неизбежно доводит народ до «крайности» (там же. - С. 166-67). Огромное значение в борьбе с узурпаторской властью Радищев придает «вольному слову», призванному разрушить пагубный обман, сорвать «личину» с «истукана власти», вернуть «источнику» (т. е. народу) силу для свержения «истукана».
В целом в трактовке явлений обществ, жизни Радищев остается на позициях идеализма: «перемена Царств» происходит тогда, когда «... в умствованиях, когда в суждениях о вещах нравственных и духовных начинается ферментация...» (там же. - С. 261).
Вместе с тем в творчестве Радищева заметно и стремление к выявлению глубинных движущих сил исторического процесса. Так, опираясь на Руссо, Радищев связывает возникновение порабощения с развитием производства и появлением частной собственности: «Как бы то ни было, земледелие произвело раздел земли на области и государства, построило деревни и города, изобрело ремесла рукоделия, торговлю, устройство, законы, правления. Как скоро сказал человек: сия пядень земли моя! он пригвоздил себя к земле и отверз путь зверообразному самовластию, когда человек повелевает человеком. Он стал кланяться воздвигнутому им самим богу, и, облекши его багряницею, поставил на олтаре превыше всех, воскурил ему фимиам; но наскучив своею мечтою и стряхнув оковы свои и плен, попрал обоготворенного и преторг его дыхание. Вот шествие разума человеческого» (там же. Т. 2, 1941. - С. 64).
«Если кто хотя мало вникал в деянии чело-веческия, если кто внимательно читал историю царств, тот ведает убедительно, что где более было просвещение, где оно было общественнее, там более было и превратности. Столь добро и зло на земли нераздельно» (там же. Т. 3, 1952. - С. 29).
Ряд мыслей Радищева свидетельствует о том, что он склонялся к теории «круговорота» явлений природы и общества, возвращения всего «на прежнюю ступень». Эти представления накладывали печать и на оптимистическую веру Радищева в грядущее царство «вольности».
Уже в 80-е гг. опыт прошлого внушал Радищеву опасения, сумеет ли народ после победы удержать ее плоды в своих руках. Во главе восстания могут встать «мужи твердые и предприимчивые» не только «на истину», но и на «прельщение», не только «любители человечества», но и «льстецы», снова узурпирующие власть; так, Кромвель, «власть в руке своей имея», сокрушил снова «твердь свободы».
Опираясь на этот пример, а также на пример падения Римской республики, Радищев в оде «Вольность» сформулировал «закон природы»: «Из мучительства рождается вольность, из вольности рабство...».
Главной причиной такого круговорота обществ, явлений Радищев, полностью разделяя «Гельвециево о сем мнение», считал роковую роль человеческих страстей: необузданного корыстолюбия и ненасытной «алчбы власти» (см. там же. -Т. 1. - С. 361, 161, 12 и др.).
«закона природы» в его применении к обществу не носила у Радищева фаталистического оттенка: бдительность «счастливых народов» могла сберечь «дар благой природы». Произведения Радищева последних лет лишены этого оптимизма. Возвращаясь в «Песни исторической» к сюжетам «Размышлений о греческой истории» Мабли и «Рассуждения о причинах величия и падения римлян» Монтескье, Радищев подчеркивает роковой исход борьбы народов с деспотической властью.
Вольность, сиявшая в Древней Греции, «потухла безвозвратно» вместе с гибелью спартанских добродетелей — простоты, бескорыстия, патриотизма. «Здание римской свободы», основанное на народном суверенитете, рухнуло в результате завоевательной политики Рима. Побуждаемый ненасытной жаждой «властолюбия», поставив целью «присвоение вселенной», Рим кончил тем, что сам стал добычей кровавых властолюбцев-диктаторов.
Социологическая схема Радищева, схватывавшая внешнюю повторяемость политических событий, не вскрыла социальных пружин развертывавшейся на его глазах классовой борьбы; она заставила его истолковать не только военную диктатуру Кромвеля, но и диктатуру якобинцев как пример вырождения свободы в «самовластье», «наглость». Сравнивая кровавое правление римского тирана Суллы с террором Робеспьера, Радищев приходит к мысли о предпочтительности «мира неволи» бедствиям гражданской войны.
К середине 90-х гг. мыслитель отказывается от революционных путей борьбы за «вольность» и сходит с позиции безусловно отрицательного отношения к монархической власти. Рисуемые в «Песни исторической» образы римских тиранов призваны, по Радищеву, специально оттенить заслуги добрых, мудрых, «правдивых» самодержцев вроде Веспасиана, Тита, Траяна и Марка Аврелия.
О монархических иллюзиях говорит и последнее произведение Радищева - ода «Осмнадцатое столетие».
«кровавых струй».
В противоположность произведениям 80-х гг. в оде высоко оценивается просветительская деятельность Петра I, Екатерины II; Александр I объявляется хранителем неосуществленных заветов 18 в. («мир, суд правды, истина, вольность лиются от трона»).
«Песнь историческая» свидетельствует о крайней шаткости монархических иллюзий Радищева. Тот же «премудрый» Марк Аврелий «... смертной был. Блаженство Рима вянет с Марк Аврелием».
Радищев высказывает опасения, не свойственно ли вырождение, «упадение» всякой самодержавной власти вообще: «Иль се жребий есть всеобщий Чтоб возвышенная сила, Власть, могущество, блеск славы Упадали, были гнусны».
Кончились провалом и практические попытки Радищева внушить идеалы «века разума» новому русскому самодержцу: идеи поздних законодательных проектов Радищева («О законоположении», «Проект для разделения уложения Российской» и др.) остались нереализованными, ода «Осмнадцатое столетие» - неопубликованной.
«смертной что зиждет, все то рушится, будет всех прах»; притязать на вечность могут только мысли — «не погибнут они, хотя бы гибла земля»).
В начале 19 в. круг поисков Радищева замкнулся: действительность наполеоновской Франции подорвала веру в «разумность» революций; действительность царствования Александра I покончила с последними надеждами на «разум» монархов.
Подняться до уровня иных теоретических представлений, указывающих выход из этого тупика, Радищев, надломленный ссылкой, не смог. Его идейная драма — отражение общеевропейского кризиса просветительской идеологии, приводит Радищева в 1802 к трагическому финалу — самоубийству.
Выход из этого кризиса революционной мысли будет намечен два десятилетия спустя декабристами. Разделяя отрицательное отношение Радищева к якобинскому террору и гражданской войне и пытаясь найти средство избежать подобных междоусобий, декабризм вместе с тем вернулся к идее прогрессивности революции вообще, попытавшись «ограничить» ее рамками военного дворянского переворота. К идее крестьянской народной революции, выдвинутой Радищевым в 80-х гг., русская освободительная мысль обратится только на разночинском этапе движения.
«О добродетелях и награждениях» (статья):
ведущая мысль сочинения: добро и зло на земле нераздельны;
«Письмо к другу, жительствующему в Тобольске, по долгу звания своего» (1782, опубл. в 1790):
сочинение это было написано 8 августа, на другой день после открытия памятника Петру I в Петербурге, печаталось оно в домашней типографии Радищева. В сочинении, рассматривая преобразования Петра I, давшего первый толчок «громаде» (России), Радищев категорически утверждает, что даже цари-преобразователи не поступаются своей властью в пользу «вольности частной». «... Нет и до скончания мира, примера может быть небудет чтобы Царь уступил добровольно что ли из своея власти, седяй на Престоле» (Полное собрание сочинений. Т 1. - С151).
Прочитав эту книгу «с карандашом в руках», императрица Екатерина II сделала следующее письменное заключение:
«Сочинитель в насмехательном виде говорит о блаженстве и дается чувствовать, что оного нет. В целом же, написанное клонится к возмущению крестьян противу помещиков, войск противу начальству. Не любит автор слов тишина и покой...
... Этого человека французская революция сделала в России своим первым подвизателем»;
«Вольность» (1781 - 1783; ода):
здесь Радищев славит «пример великий» Кромвеля, подвиги армии Вашингтона, приветствует день грядущей революции в России — «избраннейший всех дней»;
«Путешествие из Петербурга в Москву»(посвящено А. М. Кутузову, писалось в сер. 80-х гг., представлено в цензуру в 1789, напечатано с рядом добавлений в домашней типографии в 1790):
«Бедствия человека происходят от человека».
Эпиграфом к сочинению является выдержка («Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй») из II тома поэмы В. К. Тредиаковского «Телемахида» (Спб., 1766).
Выбор этого эпиграфа не случаен. В песне XVIII, откуда он, взят, дано описание посещения героем поэмы Тилемахом подземного царства Тартара, где подвергаются адским мучениям цари, «употреблившие во зло свое на престоле могутство...». Цари эти были гнуснее и страшнее, чем самые страшные чудовища мифологии, в том числе адского пса Цербера («преужасный пес Кервер»): «Чудище обло (то есть круглое, толстое), озорно, огромно, с тризевной и лаей» (то есть с пастью с тремя зевами). Именно это адское чудовище Радищев использовал как аллегорическое олицетворение господствовавшего в России самодержавно-крепостнического строя, против которого и направлена вся его книга. Радищев даже еще усилил образ «чудища», снабдив его вместо трех — ста пастями, как у другого мифологического чудовища — гидры. Схожий образ несколько раз используется Радищевым и в самом «Путешествии» (например, в главе «Хотилов»: «стоглавное чудовище» - о крепостном рабстве; в оде «Вольность»: «И се чудовище ужасно, как гидра, сто имея глав..» — о церкви).
Для сюжета Радищев использовал обычную в литературе 18 в. форму путевых заметок.
Поехав по петербургской дороге «в след Государя» (в 1787 было совершено обставленное «потемкинскими деревнями» путешествие Екатерины II из Петербурга через Москву на юг России), «путешественник» открывает за наружным блеском «блаженствующего» гос-ва бездну народных страданий, а за обманчивой «тишиной» — накаленную до предела ненависть рабов, ждущих «часа и случая», чтобы восстать «на погубление господ своих».
«себе подобным». Они апеллируют к разуму «начальников» или «к закону» (главы «Любани», «Чудово»), поступают на службу («Зайцево»), пытаются открыть глаза «верховной власти» («Спасская Полесть»), пишут проекты к «постепенному освобождению земледельцев в России» и уничтожению придворного «ласкательства» («Хотилов», «Выдропуск»).
Однако блюстители порядка оказываются бесчеловечными тиранами, просвещение монарха — возможным только во сне, служба в суде завершается полным разочарованием, проекты освобождения крепостных (созвучные предложениям Коробыша, Козельского и др. по крест, вопросу в Комиссии по сочинению проекта Уложения) валяются в грязи на дороге, они брошены «искренним другом» путешественника.
Глава «Медное» разъясняет причину его неудач: «Но свобода сельских жителей обидит как то говорят, право собственности. А все те, кто бы мог свободе поборствовать, все великие отчинники, и свободы не от их советов ожидать должно, но от самой тяжести порабощения» (там же. - С. 352).
С этого момента герои книги прекращают попытки освободить народ в рамках существующих отношений. «Торжок» обосновывает необходимость революционного просвещения народа. «Тверь» (пересказ оды «Вольность») рисует картину разбуженной вольным словом грядущей революции, отправляющей царя — «преступника» изо всех первейшего — на плаху. «Городня» повторяет призыв к «человеколюбивому мщению»: пусть рабы разобьют своими оковами «главы безчеловечных своих господ» — на место «избитого племени» встанут новые «великие мужи», они будут «... других о себе мыслей и права угнетения лишенны» (там же. - С. 368).
Выдвигая идею крестьянской революции, Радищев, по всей видимости, учитывал опыт франц. революции, некоторые выводы Марата (там же, с. 305 и Ж. П. Марат. Избранные произведения. Т. 2. - М., 1956. - С. 71).
— «Слово о Ломоносове» — сформулирована концепция революционного просвещения. Заслуги великого соотечественника, проложившего путь ко «храму славы» российской словесности, не заслоняют от Радищева узости его политической позиции. Сопоставляя Ломоносова, который, следуя обычаю «ласкати царям», льстил Елизавете, и Франклина «изторгнувшего гром с небеси, и скиптр из руки Царей», писатель делает выбор в пользу Франклина. «Мужественные писатели», восстающие на «губительство и всесилие», дадут «первый мах» тому великому творению, которое преобразит мир: «Вот как понимаю я действие великия души над душами современников или потомков; вот как понимаю действие разума над разумом» (Полное собрание сочинений. Т1 - С. 392).
650 экземпляров книги Радищев с помощником отпечатал сам в купленной им и установленной дома типографии. Книга продавалась в маленькой книжной лавке больших торговых рядов на Владимирской улице. Расходилась она бойко, потому что была написана прелестным остроумным языком. В несколько дней было раскуплено множество экземпляров. Когда же власти, по доносу, вышли на эту книгу, то оставшийся тираж конфисковали, лавку закрыли, а содержавшего ее собственника сгубили.
Это произведение изготовлено в жанре сновидения, которое привиделось рассказчику во время одной из его поездок:
«Я лежу в кибитке. Звон почтового колокольчика, наскучив моим ушам, призвал наконец благодетельного Морфея (бога сна). Горечь разлуки моея, преследуя за мною в смертоподобное мое состояние, представила меня воображению моему уединённа. Я зрел себя в пространной долине...»
4 сентября 1790 г. Екатерина II подписала указ о Радищеве (с 24 июля ожидавшего исполнения смертного приговора), демонстрируя перед обществом свое «человеколюбие»: «... Хотя по роду толь важной вины заслуживает он сию казнь по точной силе законов... но мы, последуя пра вилам нашим, чтоб соединять правосудие с милосердием для всеобщей радост , которые верные подданные наши разделяют с нами в настоящее время, когда всевышний увенчал , наши неусыпные труды во благо империи, от него нам вверенной вожделенным миром с Швециею, освобождаем его от лишения живота и повелеваем вместо того... сослать его в Сибирь в Илимский острог на десятилетнее безисходное пребывание».
«Путешествия: из Петербурга в Москву» был отправлен «за стражею в Иркутское наместническое правление»;
«Житие Федора Васильевича Ушакова» (1789, издано в домашней типографии автора):
произведение было написано под непосредственным влиянием начавшейся Французской революции, с использованием автобиографического материала (воспоминания о «бунте» студентов) для важнейших политических аналогий. Сопоставляя притеснения университетского надзирателя Бокума с самовластьем Людовика XVI, Радищев утверждал, что залог освобождения народа — в «крайности» угнетения; он проклинал тех, кто хочет смягчить гнет, пытаясь совлечь «покров сей с очей власти»;
«Беседа о том, что есть сын Отечества» (1789);
«Письмо о Китайском торге» (1792);
«Сокращенное повествование о приобретении Сибири» (1791 - 1796);
«О человеке, о его смертности и бессмертии» (1792 – 1796, впервые опубл. в 1809):
Произведение вдохновенно романтическим жизнеутверждением:
«Ты будущее твое определяешь настоящим; и верь, скажу паки, верь, вечность не есть мечта».
«Путешествие...», «О человеке»), построенных на принципе столкновения взаимоисключающих мнений, при явной шифровке собственной позиции автора, давала повод дореволюционным историкам изображать его в политике реформатором, уповавшим на «доброго царя», в философии - идеалистом, разделявшим взгляды Лейбница, Мендельсона, Гердера на бессмертие души:
Сухомлинов М. И. Исследования и статьи... Т. 1. - СПБ, 1889. - С. 539-671;
Бобров Е. А. Н. Радищев как философ // Философия в России. Материалы, исследования и заметки. Вып. 3. / Е. Бобров. - Каз., 1900;
Милюков П. Н. Очерки по истории русской культуры. Ч. 3. Вып. 2. - СПБ, 1903; Мякотин В. А. На заре русской общественности. - Ростов-на-Дону,1904;
Лапшин И. И. Философские взгляды А. Н. Радищева. - П., 1922, и др.).
«Путешествия» - «Спасской Полести», «Хотилове», и революционно - республиканские идеи в главах «Торжок», «Городня», оде «Вольность» и др.:
Сватиков С. Г. Общественное движение в России. 1770-1895. - Ростов-на-Дону, 1905; Семевский В. И. Вопрос о преобразовании государственного строя России в XVIII и первой четверти XIX в. // Былое. – 1906. - № 1, и др.).
Работы авторов революционно - демократического и марксистского направлений определили место Радищева как первого русского революционера:
Добролюбов Н. А. Русская сатира екатерининского времени // Собрание сочинений. Т. 5. - М. -Л., 1962;
Ленин В. И. Гонители земства и Аннибалы либерализма // Сочинения. Т. 5. - 4 изд.; Ленин В. И. О национальной гордости великороссов // Сочинения. - Т. 21. - 4 изд.; Плеханов Г. В. 14-е декабря 1825 г. - СПБ, 1905;
Относительно философского трактата Радищева еще А. С. Пушкин отмечал, что «Радищев хотя и вооружается противу материализма, но в нем все еще виден ученик Гельвеция. Он охотнее излагает, нежели опровергает доводы чистого афеизма» (Александр Радищев // Полное собрание сочинений. Т. 7. / А. С. Пушкин. - 1958. - С. 357).
Аналогичные признания делались и в дореволюционной литературе, в частности
П. Н. Милюковым и Н. Н. Павловым-Сильванским.
Советская историография окончательно утвердила взгляд на Радищева как зачинателя революционной традиции в России, философа-материалиста:
Барсков Я. А. A. Н. Р. Жизнь и личность // Материалы к изучению «Путешествия из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева. - М.—Л., 1935;
Луппол И. К. Трагедия русского материализма XVIII в. (Филос. взгляды А. Н. Радищева) // Историко - философские этюды / И. К. Луппол. - М. -Л., 1935;
А. Н. Радищев. Материалы и исследования. - М. -Л., 1936;
Гуковский Г. А. Очерки по истории русской литературы и общественной мысли
Иовчук М. Т. Русский материализм XVIII в. - М., 1946;
Горбунов М. В. Философские и общественно-политические взгляды А. Н. Радищева - М., 1949;
Радищев. Статьи и материалы. - Л., 1950;
Радищев в русской критике. - М., 1952;
«Путешествие из Петербурга в Москву». - М., 1952;
Орлов В. Н. Радищев и русская литература. - 2 изд. - Л., 1952;
Благой Д. Д. А. Н. Радищев. Жизнь и творчество. - М., 1953;
Старцев А. Университетские годы Радищева - М., 1956;
Старцев А. Радищев в годы «Путешествия». - М., 1960;
Макогоненко Г. П. Радищев и его время. - М., 1956;
Пугачев В. В. А. Н. Радищев: Эволюция общественно-политических взглядов. - Горький, I960;
Карякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Запретная мысль обретает свободу: 175 лет борьбы вокруг идейного наследия Радищева. - М., 1966.
Вместе с тем в отечественной литературе остается спорным вопрос о характере революционной концепции Радищева 80-х - нач. 90-х гг.:
«проект в будущем» собственным идеалом Радищева, разделявшим т. о. и в 80-е гг. определенные иллюзии «просвещенного абсолютизма».
Другие ученые (Г. П. Макогоненко, П. Н. Берков, Н. И. Громов и др.) категорически отрицают наличие подобных иллюзий в произведениях Радищева 80-х гг.
Эти спорные проблемы мировоззрения Радищева рассматривались в дискуссии на страницах журнала «Вопросы философии» (1955. - № 4; 1956. - № 3, 4, 5; 1957. - № 6; 1958. - № 5 — статьи Ю. Ф. Карякина и Е. Г. Плимака, А. А. Галактионова и П. Ф. Никандрова, Ю. М. Лотмана, С. А. Покровского, Э. С. Виленской, А. В. Западова, И. К. Панти-на, Л. А. Филиппова, В. И. Шинкарука, М. М. Спектора).
Более подробный обзор историографии вопроса - см.: Ю. Ф. Карякин и Е. Г. Плимак. Указатель сочинений.
Остается недостаточно исследованной духовная трагедия Радищева в конце жизни и ее связь с начавшимся общеевропейским кризисом просветительской мысли:
«Путешествием» (Шторм Г. Потаенный Радищев. - М., 1965), другие (Д. Д. Благой, В. В. Пугачев) говорят о монархических иллюзиях последнего периода.
В отечественной литературе нет единой точки зрения и на философский трактат Радищева:
некоторые авторы считают доводы за бессмертие души, изложенные в 3-й и 4-й книгах трактата, выражением деистической ограниченности Радищева, другие видят в трактате сознательное противопоставление взаимоисключающих систем материализма и идеализма применительно к проблеме смертности или бессмертия души.
В современной зарубежной историографии, возрождающей версии русской дореволюционной литературы, главный упор делается на выявление западных источников «либерализма» Радищева и его «идеализма»:
Bittner K. J. G. Herder und A. N. Radiecev //Zeitschrift fur Slavische Philologie. – 1956. - Bd 25. - H. 1;
Radischev A. N. A journey from St. Petersbourg to Moscow /ed. by R. P. Thaler. - Camb. (Mass.), 1958;
Mc Connell A. A Russian philosophe: Alexander Radischev. 1749- 1802. - Hague, 1964.
Сочинения:
Полное собрание сочинений: В 2 т. – М. - СПб., 1907-1909;
Полное собрание сочинений. Т. 1-3. - М. -Л., 1938-1952;
Избранные философские и общественно-политические произведения. - М., 1952;
Антология мировой философии: В 4т.: Т. 2. - М., 1970;
Сочинения. - М., 1988.
Литература:
Бабкин Д. С. Процесс А. Н. Радищева. - М. -Л., 1952;
Макогоненко Г. П. Радищев и его время. - М., 1956;
Филиппов Л. А., Шинкарук В. И., Спектор М. М. Философская позиция А. Н. Радищева в трактате "О человеке..." // Вопросы философии. - 1958. - № 5;
Биография А. Н. Радищева, написанная его сыновьями. - М. - Л., 1959;
Корякин Ю. Ф., Плимак Е. Г. Запретная мысль обретает свободу: 175 лет борьбы вокруг идейного наследия Радищева. - М., 1966;
Татаринцев А. Г. Радищев в Сибири. - М., 1977;
Шпет Г. Г. Очерк развития русской философии // Сочинения. - М., 1989. - С. 78-82;
Старцев А. И. Радищев. Годы испытаний. - М., 1990;
Зеньковский В. В. История русской философии. Т. 1. Ч. 1. - Л., 1991. - С. 96-104.
Lang D. The first Russian Radical: Alexander Radishchev (1749-1802). - L., 1959;
Mc Connell A. Russian Philosophe Alexander Radishchev. 1749-1802. - The Hague, 1964.
Архив:
РГАЛИ, ф. 1719.
Источники:
– М.: Советская энциклопедия, 1967. – С. 447-451;
Шкуринов П. С. Радищев [Текст] / П. С. Шкуринов // Русская философия: словарь / под общ. ред. М. А. Маслина – М.: Республика, 1995. – С. 409-410;
Сухов А. Д. Радищев [Текст] / А. Д. Сухов // Сто русских философов: биографический словарь/ сост. А. Д. Сухов. – М.: Мирта, 1995. – С. 197 - 201;
Сухов А. Д. Радищев [Текст] / А. Д. Сухов // Новая философская энциклопедия: в 4 т. Т. 3.: Н – С / Ин-т философии Рос. акад. наук, Нац. обществ. - науч. фонд ; науч. -ред. совет.: В. С. Степин [и др.]. – М.: Мысль, 2001. – С. 396;
Рахманкулова Н. Ф. Радищев [Текст] // П. В. Алексеев. Философы России XIX – XX столетий. Биографии, идеи, труды / Н. Ф. Рахманкулова. – 4-е изд., перераб. и доп. – М.: Академический Проект, 2002. – С. 797;
– СПб.: Союз, 2003. – С. 134;
Таранов П. С. Радищев [Текст] // Таранов П. С. Философский биографический словарь, иллюстрированный мыслями. – М.: Эксмо, 2004. – С. 568-577.