Итак, Москва!
О чем и говорить дальше! «Но, любезный читатель, я с тобою закалякался… Вот уже Всесвятское… Если я тебе не наскучил, то подожди меня у околицы, мы повидаемся на возвратном пути. Теперь прости. — Ямщик погоняй» (с. 123, «Черная грязь»). Поэтому и заканчивает свою книгу двойным восклицанием: «МОСКВА! МОСКВА!!!» Причем слова даны прописными буквами и с тремя восклицательными знаками.
Дворянству, рожденному петровской реформой, нет благословения от византийско-московской культуры. Благословение нужно всем, но Радищев заканчивает свою книгу этим осуждением новой культуры — голосом старомосковского жителя, голосом калики перехожего, странника, как сам Алексий человек Божий. Странник, путешественник и сам Радищев. И сердце его рвется в Москву, ту Москву, которая еще при Иване Грозном не знала крепостного права, а дворянство было в суровой узде русского царя. Поневоле вспомнишь славянофильское понимание Москвы: «Москве предстоит подвиг завоевать путем мысли и сознания утраченное жизнью и возродить русскую народность в обществе, оторванном от народа. Довольно сказать, что Москва и Русь одно и то же, живут одною жизнью, одним биением сердца, — и этими словами само собою определяется значение Москвы и отношение ее к Петербургу»69 .
Интонация путешественника говорит о счастливом завершении пути, об итоге, к которому надо стремиться. Ответом были слова Пушкина: «Москва! Москва!.. — восклицает Радищев на последней странице своей книги и бросает желчью напитанное перо, как будто мрачные картины его воображения рассеялись при взгляде на золотые маковки Москвы белокаменной. Вот уже Всесвятское… Он прощается с утомленным читателем; он просит своего сопутника подождать его у околицы; на возвратном пути он примется опять за свои горькие полуистины, за свои дерзкие мечтания… Теперь ему некогда: он скачет успокоиться в семье родных, позабыться в вихре московских забав. До свидания, читатель! Ямщик, погоняй! Москва! Москва!..»70 Тема Москвы и Петербурга была слишком символичной для русской культуры, чтобы отнестись к этим акцентам как к чему-то случайному. Один из крупнейших нынешних отечественных специалистов по проблемам Российской Империи как-то заметил: «Москва как современное “сердце”, воплощение русскости, как центр “собирания” русских земель безусловно присутствовала в русском националисти-ческом дискурсе. В традиционалистской версии русского нацио-нализма именно Московская Русь противопоставлялась петер-бургской России»71 . Радищев просто артикулировал эту тему, как никто до него. Но, скажем, Пугачев мечтал взять Москву…
И все же помимо Пугачева есть еще Святая Русь, и она тоже в Москве!!! Сошлюсь на современного православного фундаменталиста: «Решительное духовно-онтологическое отличие Санкт-Петербурга от Киева и Москвы — и вместе с тем Руси серебряной от Руси золотой — заключается в его двойственности. С одной стороны, это все та же Святая Русь, с другой — это Русь, взглянувшая на себя безбожными (секулярными, европейскими) глазами. “Западниками” были и отец Петра I, и Борис Годунов, и в некоторых отношениях сам Иоанн Грозный. То, что сделал Петр, в немногих словах можно определить как отказ от Православной симфонии — от того древнего идеала единства и согласия духовной и светской власти, который возник в Византии при Константине и затем служил внутренним основанием (оправданием) Киевской и Московской держав»72 . Но именно о Святой Руси — носительнице правды — в начале ХХ века писал П. Струве как о великой своей надежде:
«Кроме Великой России есть Святая Русь.
Если в Великой России для нас выражается факт и идея русской силы, то в Святой Руси мы выражаем факт и идею русской правды»73 .
Но можно ведь представить ситуацию, что Святая Русь внутренне против Великой России, против Империи. Такую ситуацию и представил Радищев. Однако мы привычно, с советских времен, полагаем, что были демократы — западники, то есть революционеры и радикалы, а также были другие демократы — славянофилы, они же охранители. Однако термин «революционный славянофил» был все же предложен после Октябрьской революции, во всяком случает именно эта тема зазвучала в текстах С. Франка, С. Булгакова, А. С. Изгоева. Приведу пока лишь один пример. Беженец у С. Булгакова в его знаменитом тексте «На пиру богов» говорит: «…Русская интеллигенция, как духовная виновница большевизма, есть действительно передовой отряд мирового мятежа, как об этом и мечталось революционным славянофилам от Бакунина до Ленина, при всем их интернационализме программном»74 . Не в этом ли ряду можно обозначить и Радищева?
Не получается ли, что радость путешественника от встречи с Москвой означает именно антиимперский пафос? Быть может, неслучайно воспевание им основателя Московского университета, в связи с которым автор вспоминает американца Б. Франклина, сокрушителя Британской империи: «Се исторгнувший гром с небеси и скиптр из руки царей» (с. 115—123, «Черная грязь», «Слово о Ломоносове»). А Империи у него уже в эпиграфе к книге дано определение, которое словно вводит нас в ад петербургской истории: «Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй». В комментариях указывается обычно, что эпиграф (слегка измененный) взят из эпической поэмы В. Тредьяковского «Тилемахида», где герой спускается в ад. Там он видит, как царям в зеркале Истины показывают их сущность — страшную, в образе чудовища, которое «обло (тучно), озорно, огромно, с тризевной и лаяй». Так и сам Радищев как бы тоже спустился в ад Российской Империи.
И поведал словами путешественника о том ужасе, который увидел. Следует сказать, что декабристы, о славянофильст- ве которых писалось уже не раз75
Едва заставу Петрограда
Певец унылый миновал,
Как разлилась в душе отрада,
И я дышать свободней стал,
Как будто вырвался из ада…
(«Давно мне сердце говорило…», 20 июня 1821.)
Но Радищев еще нашел и то, что должно уничтожить этот ад, то лекарство, к которому потом многажды прибегали русские писатели. Вернуться в Москву, вернуться идеологически и, что самое интересное, тем самым как бы искупить свою дворянскую вину. Вот его решение. Как мы знаем, такой возврат был осуществлен, но народу сладко от этого не стало. Бывший «веховец» А. Изгоев писал: «История вообще не скупа на шутки. Если социалистам она поднесла подарок в виде ленинского коммунистического государства, то и славянофилов она не обидела, дав им из рук того же Ленина и возвращение в “первопрестольную”, и торжество древнего исконно русского земско-соборного начала над гнилым западноевропейским конституционным парламентаризмом»76 . Но ГУЛАГ оказался пострашнее крепостного права.
Правда, Радищев даже подозревать такое не мог. Тем более — прозревать!.. Вообще, удивительно, что пророчества его, его обвинения, были пророчествами в буквальном смысле слова — проклятия с высшей точки зрения государственного и народного устройства, но никогда не было угадок общест-венного развития. Он грозил народным бунтом, но не видел гибели империи, как увидел ее юный (16-летний) Лермонтов:
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон…
(«Предсказание», 1830.)
Но «странная любовь» Лермонтова к Отчизне, когда не принимается ее величие, а предпочтение отдается простому мужицкому быту, похожа на отношение «путешественника». Все же Радищев русскую мысль взбудоражил…
Примечания
69 Аксаков И. С. Доктрина и органическая жизнь //
70 Пушкин А. С. Путешествие из Москвы в Петербург. С. 381.
71 Империя и нация в воображении русского национализма. Заметки на полях одной статьи А. Н. Пыпина // Российская империя в сравнительной перспективе. Сборник статей. М.: Новое издательство, 2004. С. 273.
72 Казин А. Л.
73 Струве П. Б. Великая Россия и святая Русь // Нация и империя в русской мысли начала ХХ века. С. 234.
74 Соч. в 2 тт. Т. 2. М.: Правда, 1993. С. 606.
75 «Стоит отметить, что у декабристов мы находим первые следы панславизма и славянофильства. Одно из тайных обществ называлось “Общество соединенных славян”, а Рылеев был первым, кто воспел “славянских дев”» (Койре Александр
Изгоев А. С. Пять лет в Советской России // Жизнь в ленинской России. London: OverseasPublicationsInterchangeLtd, 1991. С. 50.