А. Р. Воронцову
Милостивой мой государь, граф Александр Романович.
Письмо вашего сиятельства чрез его превосходительство Алексея Андреевича 1 и сделанныя по приказанию вашему для меня вещи и остальныя деньги от Ивана Ивановича Панаева я получил. Если в долговременное мое пребывание в команде вашего сиятельства известным сделалось вам мое сердце, то вы не усумнитеся в присной и живо существующей в нем признательности за все благодеяния ваши ко мне. Если бы и на меня еще не простиралися, но коснулися бы только моего несчастнаго семейства, то алтарь в душе моей тебе воздвигнут будет и восходить непрестанно наичистейшая жертва благодарности.
Вооружуся надеждою и разсудком, но как скучно вспомнить, что я живу в разлучении от детей моих! Разсудка уже более во мне нет, и едва надежда не отлетает. Если кто знает, что действительным блаженством я полагал быть с ними, тот может себе вообразить, что скорбь моя должна быть безпредельна.
Вашему сиятельству угодно знать о моем положении относительно моего здоровья, то до приезда моего в Москву, оно гораздо было хуже, нежели казалось. Выехав из Нижняго, я было занемог совершенно, но помощию лекарства, которым я запасся в Москве, я до приезда моего в Казань получил облегчение. Наступившая зима и морозы укрепили слабое мое телосложение, и я теперь, слава богу, здоров.
Касательно до душевнаго моего расположения, то я солгу, если скажу, что я покоен. Душа моя болит и сердце страждет. Если бы не блистал луч надежды, хотя в отдаленности, если бы я не находил толикое соболезнование и человеколюбие от начальства в проезд мой через разныя губернии, то признаюсь, что лишился бы, может быть, и совсем разсудка.
Разум мой старался упражняться, сколько возможно, то чтением, то примечаниями и наблюдениями естественности, и иногда удается мне разгонять черноту мыслей. Благоприятство отличное, которым я здесь пользуюсь, еще более скуку мою разгоняет. Уверенный, что семейство мое будет всегда под вашею защитою, уверенный, что и я забыт вами не буду, если могу только на месте моего пребывания найти всегдашнее упражнение, которое бы занимало не только силы разума, но и тела: то надеяться могу, что, сделав к спокойствию первой шаг, время, великой целитель всех человеческих скорбей, совершит мое начинание, а тем скорее, если могу иметь утешительное удовольствие видеть на месте моего пребывания кого либо из моего семейства.
Извините, ваше сиятельство, долготу моего письма. Изливаю скорбь свою пред сердцем чувствительным; душа от оной находит облегчение, и тем величайшее, что бдительное ваше благодеяние, призирая меня в отдаленности, подкрепляет и малополучное и бедственное мое семейство. Бог вам даст за благое; молитва моя к нему о вас может единственное от меня быть признание.
Александр Радищев.
22 октября 1790 года
Пермск.
Примечания
– 229. Впервые опубликовано в «Арх. кн. Воронц.», кн. XII, стр. 427 – 428. В рукописи Радищев ошибочно датировал данное письмо 22 октября; с этой неверной датой письмо опубликовано П. Бартеневым, а затем без изменений перепечатано в ряде других изданий. В действительности надо полагать, что письмо было писано 22 ноября 1790 г. В своих «Записках путешествия в Сибирь» Радищев указывает, что он прибыл в Пермь 19 ноября и выехал из нее 28 ноября.
1 Волков – генерал-губернатор Пермско-Тобольского наместничества. Воронцов имел с ним длительную переписку относительно Радищева и пересылал чрез него письма к Радищеву. Сохранились четыре ответных письма Волкова, в которых он информирует Воронцова о выполнении его поручений (письма хранятся в собрании Воронцова, № 862, лл. 34–38). В письме от 15 октября 1790 г. Волков пишет: «Касательно вручения письма Радищеву и доставления ему возможного облегчения в пересылке его в Иркутск, не оставлю употребить моего старания, но он еще сюда не бывал, а когда он пришлется и когда же отсюда в путь свой отправлен будет, не премину вас уведомить. Так равно ежели от него будут и письма распечатанные к его родным, мною к вам исправно доставятся». В письме от 5 января 1791 г. Волков сообщал Воронцову: «Сейчас возвратился офицер, посыланной для препровождения нещасного Радищева до Тобольска, и привез от него письмо ко мне, в которое вложено таковых же три незапечатанные. К вам одно, другое к Николаю Афонасьевичу [Радищеву], а третье к Елизавете Васильевне [Рубановской], с просьбою, дабы я оные доставил к вам».