А. Р. Воронцову
(Октябрь 1798 г. Из Преображенского)
Monsieur. Je profite d’une occasion sûre pour écrire à Votre Excellence. Jusqu’à présent il ne s’en est point présenté du tout, et j’ai tant de fois expérimenté l’infidélité de la poste, qu’elle m’a tout à fait dégoûté; d’ailleurs vos ordres à ce sujet sont précis. Que prétend-on après tout en ouvrant mes lettres? Jamais elles n’ont contenu la moindre des choses qui pût choquer; elles n’en contiendront jamais.
Je passe ici assez mal mon temps quant à ma santé. Depuis que je suis ici, j’ai ressenti des attaques de maladies qui m’étaient inconnues jusqu’à présent. Je sens que j’ai bien vieilli depuis mon retour. Cependant j’engraisse, et ma veste m’en avertit chaque jour. Du reste je suis ici à rien faire, si ce n’est à lire quelques songes creux des travaux de la Société Economique de St. -Pétersbourg. Ma plus importante lecture a été le Messie de Klopstock, et l’Enéide en latin, et celle-ci m’a réellement donné de la satisfaction, puisque depuis l’école je n’y avais pas mis le nez.
’ai reçu il y a quelques jours une lettre de m-r Nagel datée du 28 Avril (non en réponse de la lettre que je lui ai écrite d’ici, mais en réponse d’une lettre écrite vers la fin de l’année passée), par laquelle il m’annonce qu’il partira d’Irkoutsk vers la fin du mois de Mai et qu’il a laissé mes livres à Irkoutsk chez le délégué du commissariat; il me dit de lui écrire à son passage à Kazan, ce que j’ai fait. Je ne compte partir d’ici qu’au commencement de l’hiver prochain à moins que quelque chose ne m’y oblige, et alors ayant dit adieu à mes vieux parents, probablement pour la dernière fois, j’aurais avant d’arriver chez moi (si vous le permettez) le plaisir et la satisfaction de vous voir – peut-être aussi pour la dernière fois.
Je rends infiniment grâce à Votre Excellence pour les journaux que vous avez eu la bonté de m’envoyer. De toutes les feuilles périodiques, soit en français, soit en allemand, qui depuis dix ans me sont tombées entre les mains, pas une n’est écrite avec un style aussi concis, aussi nerveux, aussi approprié à la-chose, que celle du Mercure de Londres. Si on pouvait ne le pas soupçonner d’être aux gages du ministre anglais, il pourrait, malgré qu’il ne soit qu’un folliculaire, trouver une place honorable parmi les historiens du temps. Et si cette complaisance trop marquée pour le gouvernement anglais empêchera la postérité de le nommer un autre Tacite, comme quelques louangeurs hâtifs l’ont décoré, du moins il sera digne de ce surnom, quant à ce qu’il dit avec beaucoup de raison de l’hydre pentacéphale et omnihostile du gouvernement français.
Nous avons eu jusqu’à présent un temps assez froid, et comme tout l’hiver a été sans dégel, cela a causé une grande cherté dans les fourrages. On vendait une charrette de paille de printemps 150 et un poud de foin à 30 kopecks. La cherté a diminué avec la neige.
Veuillez continuer vos bontés pour celui qui est et sera toute sa vie avec l’attachement le plus sincère et le respect le plus profond, Monsieur, de Votre Excellence le très humble et très obéissant serviteur.
A. Radischeff.
Милостивый государь.
вашего сиятельства на сей счет весьма точны. Да чего же, наконец, ищут, вскрывая мои письма! Никогда в них не заключалось ничего, что могло бы показаться неуместным, никогда такого в них и не будет.
Что до моего здоровья, то живется мне тут неважно; с тех пор, что я здесь, ко мне стали привязываться всякие болезни, доселе мне неизвестные. Я чувствую, что очень постарел со времени моего возвращения. Тем не менее, я полнею, и мой камзол каждый день напоминает мне об этом. А, впрочем, я здесь ничего не делаю, разве только что читаю пустые бредни Санкт-Петербургского экономического общества. Наиболее существенным чтением была «Мессиада» Клопштока и «Энеида» по-латыни, и последняя доставила мне истинное удовлетворение, ибо со школьной скамьи я в нее заглядывал.
Несколько дней тому назад я получил письмо от г-на Нагеля, помеченное 28 апреля (не в ответ на мое письмо, написанное ему отсюда, но в ответ на то, что я писал ему в конце прошлого года), в котором он извещает меня, что уезжает из Иркутска в последних числах мая и что оставляет в Иркутске мои книги у комиссариатского поверенного; он просит написать ему в Казань, где он собирается быть проездом, что я и исполнил. Я рассчитываю уехать отсюда лишь в начале будущей зимы, если только что-нибудь не принудит меня сделать это ранее, и тогда, распрощавшись с моими престарелыми родителями, повидимому, последний раз в жизни, я до моего прибытия домой доставлю себе (если вы позволите) радость и утешение свидеться с вами, может быть, тоже в последний раз.
за последние десять лет, нет ни одного, что написан был бы слогом таким же сжатым, таким же сильным и сообразным с предметом, как листок «Лондонского Меркурия». Если бы можно было не подозревать, что он на жалованье у английского министерства, то несмотря на то, что он не более как газетчик, он мог бы найти почетное место среди историков своего времени. Если же эта чрезмерная угодливость английскому правительству и не позволит потомкам назвать его новым Тацитом, чьим именем поспешили его пожаловать некоторые торопливые хвалители, то, во всяком случае, он будет достоин этого прозвища, поскольку разумно судит о пятиглавой и ненавистной всем гидре французского правительства.
снег, цены понизились. Благоволите и впредь оказывать ваши милости тому, кто есть и всю жизнь пребудет с преданностью самой искренней и глубочайшим почтением вашего сиятельства, милостивого государя моего, нижайший и покорнейший слуга.
А. Радищев.
Печатается по автографу из собрания Воронцова, № 1220, лл. 246– 249. Впервые опубликовано в «Арх. кн. Воронц.», кн. XII, стр. 444–445. Письмо не датировано; время написания его ориентировочно определяется содержанием. Радищев пишет, как это видно из содержания, из имения своего отца в Саратовской губернии, где он провел большую часть 1798 г. В письме вторично упоминается о переписке с бывшим иркутским губернатором Л. Т. Нагелем, о которой Радищев писал первый раз Воронцову 21 июля 1798 г. Радищев сообщает здесь о своем намерении уехать «в начале будущей зимы» от родителей к себе в Немцово и одновременно упоминает в конце письма о том, что «выпал снег». «За воз яровой соломы спрашивали 150, а за пуд сена 30 коп., – пишет он.– Как выпал снег, цены понизились». Выпад первого снега в Саратовской губернии в среднем бывает в октябре, редко в конце сентября. Таким образом, письмо писано в период между предстоящей зимой и глубокой осенью. Это подтверждается также письмом Радищева к Воронцову от 26 ноября 1798 г. (№ 100), в котором он упоминает о своем обещании посетить Воронцова на обратном своем пути из Саратовской губернии: «Получив последнее письмо от вашего сиятельства, – пишет Радищев в письме от 26 ноября 1798 г. из Преображенского, – я рассчитывал, вместо письменного ответа, самому явиться к вам и, еще раз в жизни, выполняя заветнейшее мое желание, увидеть вас снова... Но судьба распорядилась иначе».